Душехранитель (Книга 1)
Шрифт:
– Все это отдает каким-то дурацким вестерном, - Станислав Антонович снова сел за стол.
– Этот - брюнет, тот - шатен, у этого глаза больно темные, у того даже на фото видно - серые... И вообще... ну, не знаю, сколько надо выпить, чтобы их перепутать... Да, а голос... Конечно, я того не слышал, но у двух чужих друг другу людей в любом случае не может быть слишком много сходства...
– Голос - ерунда. Меньше всего внимания обращают на голос, - небрежно высказался Рушинский.
– Только не эта рыжая пигалица!
– Саблинов передал Андрею еще одну фотографию.
Молодой человек увидел миловидную девчонку лет восемнадцати - от силы двадцати, рыжую, с конопушками. Ничего особенного. Не в его вкусе. И, похоже, дура продувная: глаза наивные-наивные, как будто только вчера на свет родилась. Он отбросил карточку и зевнул. Ему становилось скучно без конкретной информации: чего им от него нужно? Флегматичный по темпераменту, Андрей никогда излишне не загорался идеями, тем более, чужими. Все, что бы ни задумывалось им, было вначале обточено им в уме подобно тому, как обтачивает море прибрежные камни. Если слабый огонек его интереса к делу ничем не подпитывался, то Андрей гасил его окончательно и переключался на другие занятия, недостатка в которых не было.
– Есть у меня приятель, хирург-пластик... Я уж Стасу рассказывал о нем, - загоняя в угол паршивца-антипода при поддержке одного из своих воинов, заметил Рушинский. Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства... Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать... И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи отмазал. Дурик пятью годами отделался... А-а-а! Так мы тебя сейчас вот так и вот так! Что, сволочь, не нравится?! Зараза, по-прежнему три жизни! Так вот, поняли, к чему это я?
Андрей поджал упрямые губы, дожидаясь, когда "старики" придут к согласию и наконец посвятят его в обстоятельства дела.
– А мой парикмахер сделает из него хоть шатена, хоть блондина. Любого, обратите внимание, оттенка!
– вставил Константин.
– Ладно, Андрюха, хорош нам тебя интриговать, садись и слушай сюда. Незаметно для девицы ты должен устранить этого паскудника, а сам - занять его место и мирно, без шума и пыли, узнать, куда они запихнули диск. По ходу событий разберешься, как потом поступить с пигалицей... Она - твоя, только вытряси из нее всю душу и верни нам диск... Пока будешь отлеживаться после операции - это не меньше недели, сына посмотришь, чем занимался этот парень раньше, что из себя представляет сейчас. Зовут его Александр, он телохранитель пигалицы, и довольно удачливый, надо сказать. Такое ощущение, что судьба сейчас на их стороне, иногда просто даже до смешного доходит, ей-ей... В общем, посмотришь кассеты, фотографии, войдешь в роль, так сказать, таланта тебе не занимать...
– Ё-мое! Готов!
– воскликнул Виктор Николаевич, но его радость была несколько преждевременной: у врага еще остались две жизни.
Спустя шесть дней преображенный Андрей с едва зажившими шрамами за висками и возле ушей, небольшим, почти исчезнувшим кровоподтеком вокруг исправленного носа и глаз, с перекрашенными волосами и измененной прической выйдет из челябинского особняка отца, чтобы сесть в свой черный "Ландкрузер", который он предпочитал любым другим маркам машин, и вылететь со двора вдогонку солнцу...
За две недели...
– Мне снова приснился этот сон... Похоже на сумасшествие, однако...
– Рената потянулась в кресле и выпрямилась; покоряя километр за километром, джип несся по трассе - из города в город, из области в область.
– Полцарства тому, кто растолкует мне значение этого сна!
– Опа! А оно у тебя есть?
– с ехидцей спросил Николай, привольно раскинувшийся на заднем сидении автомобиля, обнимая коленями спинку сидения Ренаты: длинные ноги мешали ему даже в джипе.
– Покажи!
Рената обернулась:
– Гроссман?! Ты еще здесь?! Я так надеялась: проснусь - и ты окажешься просто кошмаром!
Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на нее:
– Если говорить простым человеческим языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов, - "растолковал" он.
Рената приоткрыла рот:
– Он что-то сказал?!
Гроссман кивнул:
– Шура пытался сказать тебе, что это просто самый банальный подростковый кризис - прыщики, недовольство собой, комплекс "мои предки - конченные придурки" и так далее...
– Ну, разве же от вас добьешься чего-нибудь приличного? Лучше уж магнитофон послушать вместо вас...
– и Рената стала переключать радиоканалы, но почти везде звучал "белый" шум. Наконец она наткнулась на песню: - Боже! Это Розенбаум! Обожаю! Это что-то новенькое. Немедленно замолчите и дайте послушать песню!
– Ты всегда была впечатлительной девочкой, - Николай приоткрыл окно и закурил.
– Гроссман, не юродствуй, я слушаю!
...И она могла бы, в общем,
В щель под дверью проскочить,
Только гордые не ропщут
И не жгут чужой свечи,
И не жгут чужой свечи...
Ведь нет у одиночества
Имени и отчества,
Ну а мне в плечо твое
Так уткнуться хочется...
Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно - извне, из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось неизвестно. Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы, мешало сосредоточиться.
Рената была против его настойчивого желания сопровождать их с Сашей в опасном путешествии: это ставило её в положение хамелеона, посаженного на два бумажных листа разной расцветки, который безуспешно выбирает, в какой цвет ему перекраситься. Каждый из них воспринимал её по-своему, и она чувствовала инстинктивную потребность удовлетворять их ожидания, что сделать одновременно было бы невозможно. Хамелеон сошел бы от этого с ума. Кроме того, Ренате все время мерещились заговоры, казалось, что Ник и Саша объединились против нее. Она стала все чаще огрызаться, а то и прямо нападать на Гроссмана и косвенно - на телохранителя. Согласия между ними троими не было в помине. Саша ни во что не вмешивался, соблюдая нейтралитет. Если бы Рената знала его хуже, то могла бы предположить, что он стесняется.