Души военные порывы
Шрифт:
– Да не знаю я! Чё докопался-то? Не знаю! Я рад тогда радовался до полных штанов, что до хоть какого-то окопа в этом чертовом поле смерти, добежал, а ты… Я чё, считал, что ли, сколько у меня там «карандашиков» осталось?? А как увидел перед собой пуговички иностранные – сразу же штыком – в туда! Думаешь, я думал в этот момент что-то? Выкуси во всё хлебало свое свинячье. Чё, ты, что ли, много думаешь в такие секунды? Ты и в мирные не думаешь нихрена, как я вижу! Со вторым – та же песня: он прибежал, я – пырнул и провернул, как учили. Ну а третьего из автомата достал, потому как далеко он был, во-первых, а во-вторых – он же целился. Из карабина
Потом, подумав, боец, которого тоже зовут Серега, продолжает:
– Да и знаешь, чё, Серёг: оно-то и правильно, что не думаем мы в эти моменты. Там же рефлексы работают, да эти… как их… ну тот филин-то из двадцать первой еще заумные вещи говорил – кто они там у нас?
– Инстинкты?
– Инстинкты, во! Они вот работают тоже. Скорость там повышают, реакцию. Только я вот думаю, что все эти штуки психологические явно же не от головы работают… ну, от головы, конечно, но не от мыслей самих. Короче, все же сами знаете, что в схватке нехрен рассуждать, а нужно полосовать! Слева-направо, и снизу-вверх, как ни один из инструкторов не учит, а как учит нас тетка Война. Ну да вы сами это знаете. Коль до сих пор живыми ходите. И на своих ногах… Вот на инстинктах-то потому мы и работаем, что мыслей – никаких, а только память. И вот теперь смотри, Серег: впрыгнул я в окоп к фрицу, увидел я фрица в двух шагах пред собой… что я в этот момент вспомнил?
– «Штыком – коли! Прикладом – бей!»?
– Нет, это упражнение, конечно, вбито мне в подкорку, но нет. Кино я вспомнил.
– Какое?
– А любое кино. Кино, где война и немцы – любое возьми, там обязательно кто-то к фрицу в ямку спрыгнет, и того – прирежет. Вот и всё. Вот так и получается, что, пока войны нет – мы ходим-колхозим, на себе воду возим. И всё – на автомате. Даже мыслей-то никаких особо и нет в такие минуты. А как атака случается – тут уже бегаем и носимся, как наскипидаренные… и получается, что тоже – ни мысли, ни идеи в наших пустых головах в те моменты и нету. Всё выполняем либо по смекалке, которая даже до мелкой мысли не дотягивает, либо по чьей-то памяти, в которой нам говорят, что, даже если у тебя есть патроны, все равно, ближайшего врага надо именно колоть.
***
В бою солдат живет.
Только в бою он переживает всю гамму чувств и эмоций, которые многие из людей не проживают и за все года свои на этой Земле. И настолько плотно те эмоции солдат переживает, что впечатываются они в его израненную душу невытравливаемым рельефом. И такого человека с такой печатью на душе уже сложно будет чем-либо удивить в дальнейшем.
Я знаю это. Я знаю это, потому что я вернулся с войны. Я помню, как я радовался просто тому, что могу спокойно пройтись по потайной тропинке между двориками. Пройти, не вглядываясь в каждый хлыстик-стебелек на предмет растяжки или контактного уса.
Я всё равно вглядывался в эти стебельки. Но я уже видел их мирными. Они были красивыми и доброжелательными, а не подозрительными и кровожадными. Это были стебли мира, а не ворс войны. И этому я радовался. Простым шагам по дорожке мира. До сих пор так радуюсь.
Я помню, как, в свои двадцать восемь, я однажды посмотрел – всего три секунды посмотрел – на, заходящее за край леса, Солнце, и из глаз у меня вдруг брызнули слезы. А организм весь заходил ходуном. Я не знал истинной причины моему срыву, но я в тот же момент догадался, что за глубокое воспоминание вызвало во мне такую реакцию.
И я вспомнил, конечно же, этот момент из моей военной жизни. Тогда стояло точно такое же Солнце, и мы, в умиротворенном состоянии, приняли на себя… авианалет.
Прямо из Солнца в нас брызнули косматые его лучи с термитной начинкой, и сожгли весь наш передний край. Я вспомнил всех, кто просто ходил передо мной и горел. Молча. Горел молча. Весь.
Я видел, как от них отваливались угольки, как они сами, уже умерев, делали два-три шага мертвеца, а потом опадали жирным угольком на песок. Я слышал, как кричали те, кому смерть уже не грозила, но у кого было желание именно умереть – настолько сильна их боль. Я чувствовал запах горело…
Я до сих пор не ем запеченного на костре мяса… И тогда я вспомнил, почему. На войне – ел. Всю войну – ел. А после… а после боевые инстинкты моего живучего организма попросту запретили мне это делать. Будет новая война – будет тебе и новый шашлык.
Много эмоций я получил в тот красный вечер. Много чувств вызывает во мне тот закат. То был не бой, но всё равно – и страх, и укрытие, и атака – всё там было. И была жизнь.
В бою солдат живет. Это неправда, что он в бою не думает. Думает, и еще как. Более умного существа на земле, чем человек в бою, и сыскать-то страшно. Потому что каждый из противников задействует все свои ресурсы интеллекта только для одного: для уничтожения другого противника. Быстрого и эффективного. Но главное – быстрого.
Никаких танцев, никаких сожалений, никаких раздумий. Только атакующие схемы и боевые маркеры повсюду. Обман и жестокость царят над полем боя, когда в нем сходятся две волны людей. Прямо на этом поле братаются до этого непримиримые однополчане и прекращаются жизни тех, кто подавал большие надежды. Прямо на этом поле закручиваются такие интриги и проводятся такие авантюры, что ни одному разуму писателя их и не выдумать даже.
И все боятся.
Бой – это жизнь.
Плотная, жаркая, визжащая и короткая жизнь. После которой либо – смерть, либо – тягучее посмертие. Которое, возможно, оборвет следующая короткая жизнь.
Фронт под фронтом
Когда-то такое было, что солдаты шли на войну, как на подвиг. Это было в каждом кино, в каждой книге. А в яви оказалось, что солдаты ходят на войну, как на работу. Опасное производство, и только. Всяко может быть: может руку оторвать, может и ногу. Главное на опасном производстве – всегда ходить в каске. Правда, иногда может оторвать и всю голову, но это если вообще – везунчик по жизни. А может и такое оторвать, что все остальные части уже и смысла не имеет оставлять.
Вот и поговорим о любви на поле боя.
Девчонки нас часто жалели, а мы этим нередко пользовались. Оно и понятно: когда ты – девочка, а вокруг – кровь, кишки, грязь и запах экскрементов в качестве суперских декораций, но у тебя вдруг случилась любовь, то это просто выпаривает мозги напрочь. Зачатье жизни на лезвии меча. Можно даже немножко опошлить и сказать: начало жизни на ее конце.
Те же настроения касались и «истинных воинов» – мужиков. Люто нам башню рвало с этого! Утром ты настрадовался в атаке, да так, что все штаны в адреналине, а под вечер – пламенный шепот и жаркие упражнения весьма приятного характера. Такой контраст перепахивал душу до состояния фарша, и многие шрамы на сердце неузнаваемо преображались в какие-то загадочные узоры. А в загадочности, как известно, кошмаров меньше…