Душные бандиты
Шрифт:
Они вывернули на Садовую, и вскоре уже пожилые женщины в компании понятых внимательно выслушивали свои права и обязанности, монотонным голосом произносимые молодым следователем с безнадежно скучающим лицом.
Мария Даниловна и Анна Егоровна примостились на диване, продолжив увлекательную беседу. Инспектор Маркин, приведя из камеры задержанную накануне «подозреваемую» особу, уличенную в ношении длинного плаща, предложил ей также занять место среди подсадных, попросив заодно последних некоторое время не разговаривать. От бомжихи отвратительно пахло, и Анна Егоровна, которой понесчастливилось сидеть рядом с ней, отвернулась, похоже, сожалея о необдуманном решении помочь следствию. Мария Даниловна, которой
Заранее проинструктировав первого из приглашенных свидетелей, мужчину средних лет, инспектор пригласил его войти.
Тем же безразличным ко всему голосом предупредив Александра Ивановича Прохоренкова об ответственности за дачу ложных показаний, следователь предложил ему внимательно посмотреть на сидящих людей и сообщить, не узнает ли он кого-нибудь из них. Александр Иванович принялся мерить шагами пространство кабинета, останавливаясь возле каждой из женщин и пристально с ног до головы оглядывая их и затем продолжая свое движение. Это длилось достаточно долго. Маркин, потеряв терпение, встал и тоже немного прошелся.
— У меня есть некоторые соображения, — неуверенно сообщил наконец свидетель.
— Ну? — напрягся инспектор, застыв возле дивана.
— Только… трудно, вообще-то… она же в шляпе была…
— Ну вот опять все сначала! — рассердился Маркин. — Не похожи — так и скажите. Похож кто-то — тоже так и скажите… А что толку-то от этого — «не уверен»… «вроде бы…».
— Похожа! — сверкнув глазами, твердо заявил Прохоренков.
Он сверлил глазами вжавшуюся в диван Марию Даниловну. Ту захлестнул ужас: «Я? Я похожа? Я — на преступницу? Я убила инкассаторов? Да он что, с ума сошел? Эх, Петруха… Вот не ожидала такой подлости… Заранее сговорился с мужиком… На меня глухарь решил повесить… Гад… То-то он все выспрашивал, приватизирована ли моя комната… А я-то… Ведь приватизируй мы квартиру… Дура! Могла бы… Собиралась ему комнату завещать… Молодой… Ему нужно семью устраивать… Урыла бы себя с головой… Ну, а раз с жильем ему не обломилось, он разозлился… отомстить решил… Я, значит, убила инкассаторов! Превосходно! Что еще изволите? Может, я и заложников в Буденновске взяла?.. Блин… Смотрит не отрываясь… Да мне же за это вышка светит! Сейчас заявит, что точно я! И тогда — все, смертная казнь… Ну, даже если пожизненное… Все! Конец жизни! Караул!» Она покрылась ледяным потом и задрожала, не обратив даже внимания на прозвучавшие где-то в глубине сознания слова успокоения: «Все в порядке… Все позади… Успокойся…» Мария Даниловна нервно кусала пальцы, не сразу заметив, что что-то изменилось в кабинете. Свидетель что-то сказал, отчего в неуютном душном помещении воцарилась гнетущая, недоуменная тишина.
Наконец она подняла глаза. Следователь, привстав из-за стола, отделался все-таки от скучающего выражения лица. Его вполне могли бы пригласить на съемки финального эпизода в фильме по пьесе «Ревизор». Инспектор Маркин стоял, хлопая глазами и открыв от удивления рот. Даже понятые, первые вернувшие себе дар речи, хихикали в стороне.
— Повторите, пожалуйста! — нашелся все же следователь и, вновь присев, помотал головой и произнес: — Кого из этих женщин вы узнаете?
— Кто сказал — женщин? — нахмурился свидетель. — Он! Я теперь точно узнал! Да и шляпы никакой не надо! Точно, он! — Выставив вперед руку, Прохоренков ожесточенно махал ею в сторону остолбеневшего Маркина.
— Павел Артемович, подойдите на секундочку, — подозвал инспектора следователь и прошептал что-то на ухо.
— Да трезвый! Трезвый! — громким шепотом ответил тот. — И сейчас трезвый, видно же! И тогда был! Что это с ним? Больной, что ли?
Следователь вновь что-то тихо ему сказал, и инспектор, отстранившись, с посеревшим лицом предложил свидетелю расписаться и покинуть кабинет.
Вошла вторая свидетельница — продавщица овощей. Ознакомившись со своими правами и обязанностями, она подошла к дивану и, окинув каждую из сидевших долгим взглядом, уверенно заявила:
— Типичное не то!
Инспектор, вставший, на всякий случай, спиной к окну, вынул носовой платок и попытался высморкаться, стараясь максимально закрыть лицо. Привлеченная трубными звуками, издаваемыми его носом, свидетельница ненароком повернулась, затем пристально посмотрела на Маркина и сказала:
— Вот. Это был он. Теперь я хорошо узнала.
— Галина Игоревна! — обратился к ней следователь. — Вы, как я понимаю, в показаниях заявили, что видели пожилую женщину…
— Вовсе нет! — парировала свидетельница. — Я заявила, что видела кого-то, кого можно принять за пожилую женщину! Вон, пусть он отойдет от окна! Видите? Вот такого роста и была! То есть был! А шляпу надень, так и вообще одно лицо! Я уверена! Тем более что шляпа все-таки не до подбородка была! Нос, овал лица, даже глаза… Я все же лицом стояла, не спиной же! Он! Где расписаться?
Опознание, которое должно было бы завершиться с уходом второй свидетельницы, решили продлить. Быстро сбегали в школу за мальчиком, которого поначалу не собирались привлекать к процедуре ввиду несовершеннолетия и предполагаемой бесполезности шитого, казалось бы, белыми нитками опознания.
Мария Даниловна и Анна Егоровна курили, весело воркуя о своем; следователь строчил что-то за столом, не поднимая головы, изредка с подозрением поглядывая на инспектора, на котором не было лица.
В сопровождении миловидной учительницы пришел первоклассник Коля. Поинтересовавшись с порога судьбой фотоаппарата и узнав, что скоро получит его обратно, Коля обрадовался и спросил:
— Хорошо, что вы меня позвали! Я вчера… — он чуть понизил голос, искоса глядя на учительницу, — математику не успел сделать… Только никому не говорите! — закончил он шепотом.
— Ладно, — бесстрастно кивнул следователь. — Только и ты, Коля Овчаренко… должен нам помочь… Ты ведь был тогда возле самого места преступления? Давай, не для протокола, а так… Кто-нибудь здесь похож на человека, убившего инкассаторов? Учти, что врать, то есть лгать, короче обманывать, нехорошо!
— Я знаю, — обиделся мальчик. — Нам в школе говорят…
— Итак? — заскучал следователь.
Коля, чувствуя себя центром внимания, несколько раз прошелся по кабинету, четко вымеряя шаг и заложив руки за спину. Он несколько раз останавливался взглядом на Марии Даниловне, совершенно игнорировал присутствие бомжихи и довольно пристально один раз посмотрел на Анну Егоровну, но это легко объяснилось приколотым на лацкане ее пиджака смешным маленьким значочком в форме буквы «М», с надписью внутри: «Я люблю „Муху“». «Муха», как знал Коля, был первый отечественный журнал комиксов. Удовлетворенно кивнув и наказав себе попытаться потом, когда все закончится, поклянчить значок, мальчик остановился напротив Марии Даниловны и изучал ее лицо. Ей опять стало нехорошо. «Да почему? — взывала она мысленно. — Ну что они ко мне привязались! Не хочу в тюрьму!»
Коля чуть закатил глаза и каким-то механическим голосом сообщил:
— Это не она. Здесь ее нет.
Он размеренными шагами отошел назад и, уже поворачиваясь, заметил готового провалиться сквозь землю Маркина.
— Вот он. Я его фотографировал. Я узнал, — бесстрастно сказал Коля. Миловидное и живое еще несколько минут назад личико застыло в какой-то неподвижной маске.
— Коля, тебе нехорошо? Все в порядке? — подбежала к нему учительница. — Видите же — ребенок переутомился! Им же трудно вот так сразу к школе привыкать! — набросилась она на следователя. — Все? Мы пойдем? Он все сказал, что вам требовалось?