Два дня «Вериты» (Художник В. Чурсин)
Шрифт:
Она лепетала сбивчиво, теребя цветастый платок на груди. И вдруг заплакала, тихо, горько, не пряча лица. Руми совсем растерялся и, что еще хуже, не сумел скрыть от женщины своего замешательства. Он взял девушку за руку и совсем неожиданно для себя пробормотал:
— Мне всегда было приятно смотреть на тебя…
— Руми!
Блестящие заплаканные, чуть раскосые глаза заслонили весь мир — скалы, небо, последние лучи солнца, мачту на вершине, тропу, ведущую в Кхассаро…
Руми опомнился и тревожно огляделся. Но все было в порядке,
— Идем.
До рассвета он пролежал над тропой. Но теперь не было одиноко — там, наверху, в шалаше из рифленого железа, свернувшись кошкой, на брезенте спала Паула.
Когда рассвело, Руми пришел к ней. Стоял, опершись на карабин, чтобы видно было тропу, а сам спрашивал и говорил — о многом, обо всем, чего никогда не собирался говорить Пауле. А она сияла улыбкой, блестящими глазами, радостью молодого существа, бежавшего от опасности и грязи. Временами он приходил в отчаяние, злился на себя — не следовало выбалтывать ей так много. Но ничего не мог поделать с собой.
Он поведал ей все про машину, изобретенную доктором, которую придется взорвать. Пауле было хорошо и спокойно, и просто не верилось, что могут быть еще какие-то опасности, взрывы, беды.
— Мы сами строили больницу — как же ты будешь ее взрывать?
И Руми, отогнув прикладом карабина брезент, показал ей дюралевую коробку с батарейками и рубильником.
Прошли сутки, как он включил машину. Что рассказали гринго индейцам с Каменного ручья? Что делается за горами, в главном городе белых людей? А в шалаше Паула… Хорошо, что она убежала из Кхассаро. Зачем такой девушке жить с чиновником? Чиновники сами боятся гринго, никогда не спорят с ними. Но это уж их дело, только бы не трогали индейцев.
Руми было хорошо. И он не знал, что на склоне горы, которая высилась за скалами прохода, несколько белых людей наблюдают за ним в большую рогатую трубу на тонких суставчатых ножках. Он не знал, что двое в пятнистых комбинезонах и зеленых беретах, минуя тропу, по неприступным скалам ловко и бесшумно пробираются к его гнезду.
Руми сидел, уставясь на безлюдную тропу, и мечтал. А в шалаше спала Паула!..
Глава 23
— Хотел бы я знать, что делает Руми, — повторил Багров.
Слейн повел плечом.
— Нам остается только молиться индейским богам, чтобы они надоумили Руми поскорей взорвать «Вериту». Тогда мы, по крайней мере, сумели бы молчать, а это уже победа.
Слейн подошел к двери и постучал согнутым пальцем в заслонку смотрового оконца.
— Алло, сеньоры тюремщики! Будьте гуманны, угостите арестованных сигаретой! Нето отсутствие курева может толкнуть на побег. Эй!
Заслонка отодвинулась, показался недовольный глаз.
— Послушайте, как вас там! Дайте, черт возьми, сигарету!
Глаз сменился толстыми влажными губами:
— Разговаривать с арестованными не положено, — сказали губы металлическим голосом, и заслонка захлопнулась.
Слейн улегся на койке.
— Однако я здорово устал. Здешняя кутузка — не «люкс», но хоть прохладно, отдохнуть можно. Доктор рекомендовал мне больше покоя и меньше волнений. Садись, Гарри, если уж посадили. А то приляг, я подвинусь.
За дверью раздались шаги и голоса, звон ключей. Слейн вскочил с койки и встал рядом с Багровым.
Вошли Флетчер, Мануэль и сыщик в белой панаме. Сыщик бегло оглядел камеру, арестованных и, повинуясь знаку Флетчера, вышел, плотно захлопнув дверь.
— Хэлло, Богроуф! — сказал Флетчер с улыбкой. — Мы так и не успели поздороваться. Честное слово, рад вас видеть, особенно в наручниках. Мир тесен, Богроуф, наши пути опять сошлись и даже в аналогичной обстановке. Только теперь все наоборот — вы скованы и допрашивать буду я, хотя бы и без вашего согласия. Тогда, в лаборатории Санта-Доры, мы кое-что не договорили.
— Сожалею, Флетчер, что не пристрелил вас тогда.
— О, да, в тот раз вы определенно прошляпили, Богроуф! Я говорил, что философия о допустимом и запретном не доводит до добра. Но вы, несомненно, делаете успехи, — Флетчер показал взглядом на свою правую руку, висящую на перевязи.
— Если бы я взял чуть левее!
— Ну-ну, Богроуф, не будьте кровожадным. Для меня и этого вполне достаточно, а ваша карта все равно бита.
— Скажите, Богроуф, — вмешался рыжий Мануэль, — кто все-таки помог вам бежать из лаборатории?
— Шпеер, — не мог не ответить Багров.
— Шпеер?! Чистокровный ариец бывший офицер вермахта?!
— Флетчер, велите ему замолчать, — попросил Багров. — Оба вы мерзавцы, но эта фашистская гадюка…
— Молчать!! — заорал бывший гестаповец.
Багров не успел увернуться, удар рыжего кулака пришелся по виску. Слейн подхватил друга у самого пола.
— Перестаньте, Мануэль, вы поторопились, — поморщился Флетчер. — Вы не в гестапо…
Багров со стоном приподнялся на одно колено.
— Не сердитесь на него, Богроуф, — сказал Флетчер.
Пружиной взметнулся с пола Багров, выбросив вперед оба скованных кулака. Подбородок Мануэля задрался. Ударившись затылком о бетонный косяк двери, он тряпичной куклой рухнул у входа. Флетчер отпрянул и левой рукой вырвал из заднего кармана брюк револьвер. Но следующий удар Багрова пришелся по раненой руке, Флетчер так и не успел спустить предохранителя. В дверь снаружи ударили. Однако Слейн успел всадить железную ножку табурета в проушину решетчатой двери. И очень своевременно — снаружи заколотили ногами и прикладами, заорали что-то. Слейн ухватил Флетчера за ногу и с трудом оттащил в безопасный угол камеры. Здесь вдвоем они одолели Флетчера и скрутили руки его же ремнем. Бледное лицо американца кривилось от бессильной ярости и боли в раненой руке, он стонал и корчился.