Два Гавроша
Шрифт:
— Вот видите, господин Грасс… Не было б у вас винтовки, Хеберт остался бы не наказанным, — осторожно заметил Павлик. — Если у фашистов — у Круппке, у Хеберта — будет оружие, а у нас нет, они нас всех до одного перебьют.
Жаннетте не по душе были такие серьезные разговоры. Она иронически улыбнулась, собралась что-то сказать, но Павлик ее остановил протестующим жестом: Разве не так, господин Грасс?
Грасс не откликнулся. «Если у фашистов — у Круппке, у Хеберта — будет оружие, а у нас нет, они нас всех до одного перебьют», — повторил он про себя слова Павлика.
Грасс
— Ты по-своему прав, — сказал он со вздохом. — Во всяком случае… подставлять другую щеку этим злодеям я больше не намерен.
Обитатели пещеры не жаловались на скуку. Рихард Грасс развлекал ребят гармошкой. Он знал массу песен: немецких, французских, негритянских, мексиканских.
Жаннетта, здоровье которой быстро поправлялось, с каждым днем становилась веселее: она научила друзей французской шуточной песенке «Прочь, лгунишка», а Павлик, в свою очередь, разучил с ними две русские песни: песенку Паганеля из кинофильма «Дети капитана Гранта» и «Три танкиста».
Ночью, когда Павлик и Жаннетта засыпали, немец тихонько выбирался из пещеры и куда-то уходил. К утру он возвращался с едой и обычно приносил добрые вести.
— Советские войска так жмут на Гитлера, что скоро, пожалуй, и до Берлина доберутся, — весело сообщал он. — И союзники, можно сказать, молодцы. Тоже начали продвигаться.
3. Дневник Круппке
Однажды в полночь, покинув свое временное убежище, друзья двинулись в путь. Ночь стояла темная. Они выбрались на железную дорогу и зашагали по шпалам. Впереди шел Грасс. Изредка он останавливался, закуривал. Желтое пламя освещало его ладони. Пальцы просвечивались, делались рубиновыми. Глядя на это, Павлик недовольно качал головой: «Напрасно курит — увидит кто-нибудь, и мы попадемся». Однако сделать замечание старшему не осмеливался. Жаннетта, глядя на немца, улыбалась: «Грасса не узнать. В новом макинтоше, шляпа, чемодан… Щеки аккуратно выбриты, над верхней губой темнеет полоска усов. Усы, одежда придают ему солидный вид».
— Господа, прошу не отставать, — не замедляя шага, время от времени подтягивал Грасс ребят. — К утру мы должны сидеть в поезде. Итак, шире шаг!
Летняя ночь коротка. Она прошла незаметно. На горизонте рождался новый день. Небо за лесным массивом стало багроветь. Первый солнечный луч брызнул на землю, когда путники стояли у кассы железнодорожной станции. Вскоре прибыл поезд. Грасс, Павлик и Жаннетта не торопясь направились к одному из вагонов и заняли отдельное купе.
— Располагайтесь, господа, — весело произнес Грасс, снимая дорожный плащ.
С минуту ребята сидели робко, словно боясь шевельнуться. Но, едва поезд тронулся, Жаннетта порывисто бросилась к окну.
— Назад! — крикнул Грасс. — Не смей подходить к окну! — строго добавил он. — Погляди на Павлика, он знает, как себя вести. — Грасс обернулся. — Ну, дружок, напрасно я тебя похвалил. Ты почему нос повесил, почему вдруг раскис?
— Думаю, — ответил Павлик и отвел в сторону глаза.
— О чем же? — приготовился слушать Грасс.
— Что будем делать в Париже.
Немец скрестил
— Пожалуй, об этом стоит подумать, — произнес он медленно, задумчиво. — Ив Париже сейчас невесело.
— Ерунда! — вмешалась Жаннетта. — Нам бы только добраться, а там, — она свистнула, — там заживем!
Павлик нахмурился.
— Чего? — блеснула она глазами.
— Ветрогонка ты, вот кто, — ответил ей Павлик.
— А ты тяжелодум, жалкий трусишка, — вскипела Жаннетта. — Всякого пустяка боишься и думаешь, думаешь!
Грасс взялся за локон-колечко, выбившийся из-под берета Жаннетты, и, потянув к себе девочку, обнял ее.
— Тсс, черномазая! Ты несправедлива, Павлик серьезный, понятливый… Давайте лучше споем: «Капэтан, ка-пэтан, улипнитесь…» Ну, подтягивайте! Чего молчите?
— Не хочу, — надула губы Жаннетта и протянула Грассу записную книжечку в синем коленкоровом переплете. — Вы лучше прочтите дневник Круппке. В пещере было темно, а тут…
Немец взял из рук девочки книжку и стал перелистывать странички, аккуратно исписанные крохотными готическими буквами.
— Хорошо, — согласился Грасс, — прочту вам мысли и рассуждения однорукого фельдфебеля Франца Круппке…
6/V 1936 г.
Познакомился с одним большим человеком. Я ему очень понравился. Он мне сказал: «Фюрер гордится такими людьми, как вы!»
— Конечно, — усмехнулся Грасс. — Почему бы Гитлеру не гордиться таким негодяем?
18/VI 1937 г.
Ридель прохвост. Он хочет подставить мне ножку — пожалеет! Я его уберу с дороги. Вчера уже говорил о нем с начальством…
3/III 1938 г.
Сегодня на заседании общества «В защиту собак» председательствовал сам Герман Геринг. Он произнес блестящую речь. Между прочим, во время своего выступления он все время поглядывал на меня. Сперва я крепко струсил: не подозревает ли он меня в чем-нибудь плохом? (Кто из нас не грешен!) Слава богу, ошибся. Закончив речь, Геринг посмотрел на меня и сказал: «Я предлагаю вместо отозванного в армию Хобека избрать секретарем нашего общества господина…» Я подскочил: «Круппке». «Круппке, — повторил Геринг за мной и добавил: — Человек он энергичный, принципиальный»
21/VI 1942 г.
В моем правом рукаве — обрубок. Я стал левшой. Не страшно! Левая рука у меня молодец. Стреляю ею без промаха, мастерски вяжу петли. Сколько русских болталось в моих петлях! Не счесть! В Москве, я уверен, это количество удесятерится. Красная площадь велика. На ней можно разместить сотни виселиц».
Самая длинная запись была сделана 2/VIII 1942 года. Она занимала целых три странички: