Два года из жизни Андрея Ромашова

Ефимов Е.

Андрей молчал, ошеломленный. Вот гад! Схватить его за горло?.. Но ведь Андрей тут один, а режиссер - дядька сильный, это видно, да и в кустах, может, еще кто-нибудь сидит, его помощнички... Ну, идиот! Полный, круглый идиот, куда полез-то!

– Знаю, знаю... Вы, наверно, решили, что я какая-то контра крупная, заговорил, не дождавшись ответа, незнакомец.
– Нет, нет! Я, мой юный друг, действительно режиссер, обыкновенный режиссер, и нам с вами предстоит еще хорошо поработать вместе в театре. Просто сейчас я оказался в несколько затруднительных обстоятельствах: дело в том, что мой родной брат недавно арестован за мелкую спекуляцию, и я очень боюсь, что вдруг его в суматохе расстреляют, ведь белые подступают к Симбирску - скоро здесь такая будет заварушка!

Андрей продолжал молчать.

– Ну как? Может, мало за такую услугу я вам дал? Извольте - добавлю пятьсот.

Андрей сидел как парализованный - ни двинуться, ни слова сказать.

– Ну, три тысячи? Хорошо?.. Пять! Подумайте только, какие деньги - и за пустяк! Берите!
– С этими словами он положил на колени Андрея увесистую пачку и встал.
– Теперь договоримся конкретно, - сказал он жестким, не похожим на прежний - заискивающий - голосом, - завтра, не позже полудня, принесете бланки в Колючий садик. Там около будочки - помните, где раньше торговали шипучкой, - есть дуплистая липа. Чтобы вы не ошиблись, - на одном из ее сучков будет висеть бечевка. Положите бумажки в дупло, и мы квиты. И вот еще что: не вздумайте финтить или доложить там своему начальству. Я, знаете ли, ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют! Надеюсь, вы понимаете? Ну пока, желаю успеха...
– И с этими словами он исчез, словно растворился во тьме.

Андрей продолжал сидеть в каком-то оцепенении. Все произошло так неожиданно, что он не мог прийти в себя. Рука механически нащупала плотный пакет. Деньги! Значит, он, начинающий чекист, принял деньги - взятку?.. Та-ак! Теперь никто не поверит ему, скажут: "Продался, гад, контре".

Он тихонько вытащил из кармана спички, прислушался - никого. Зажег одну. Да, деньги, настоящие деньги! И все - сторублевые бумажки. Андрею вдруг стало холодно. Никогда, никогда еще за всю его шестнадцатилетнюю жизнь не было у него в руках такой суммы. А хорошо бы братьям и сестрам всем одежду и обувь купить. И себе галифе, красные, суконные, и сапоги хромовые... Вот бы девчонки смотрели!.. А Наташка уж прибегала бы на свидание как миленькая. Не то что сегодня... Андрей с ужасом спохватился: о чем он думает? Это же взятка! Самая настоящая взятка! Чекисты - стражи революции. Так ему Лесов еще при первом знакомстве сказал. А он-то, хоть и курьером, но в ЧК!.. Какой же он страж? Деньги взял и эту контру не задержал!..

Режиссер? Врал, наверное. Да и зачем ему бланки? Про брата чего-то, спекулянта, плел. У, вражина!.. Как же быть? Пойти домой, с отцом-матерью посоветоваться? Нет! Отец и так косится: "В Чеке работаешь, а кто позволил?" И бабка с дедом сразу же на батину сторону станут. Ничего они в его работе не понимают. Мать? Ей, бедной, и без того худо: ребята мал мала, полна куча, а она еще теперь красным директором на швейной фабрике стала. Батя и на это сердится: неграмотная почти, а в начальство лезет. Да еще бабка все твердит, что большевикам скоро каюк и всю семью за мать да за Андрюшкину Чеку постреляют. Нет, домой нельзя!..

А может, выкинуть или спрятать эту проклятую пачку - и, мол, ничего слыхом не слыхал, видом не видал? Не-ет! Тот, рыжий, не напрасно сказал: "Ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют". Как же теперь объяснить все товарищу Лесову? Что с деньгами делать?..

Вопросы, вопросы, а ответов нет. Кто их подскажет? И тут в памяти всплыло спокойное бородатое лицо. Широков! Дядя Петя, Наташкин отец. Он большевик, в губкоме работает и давно знает Андрея. Вот он-то уж наверняка поверит, что не взятка это, а случай. И посоветует, как быть. Недаром же Петр Андреевич два месяца назад рекомендовал его на работу в ЧК.

Андрей решительно поднялся со скамьи...

* * *

Жаркое и тревожное лето 1918 года. Молодую Советскую Республику со всех сторон сжимало тесное кольцо фронтов. В Поволжье бушевал мятеж белочехов. В Симбирске и губернии было введено чрезвычайное положение. Белые совсем близко: захватили Ставрополь, Сызрань, Бугульму и рвались к Симбирску. Молодые, только что сформированные красные отряды с трудом сдерживали натиск хорошо вооруженных белочехов, отборных белогвардейских офицерских частей и казаков Каппеля.

А в самом губернском городе этим событиям предшествовали не менее драматические. Только-только удалось чекистам обезвредить контрреволюционную подпольную организацию "Союз защиты", как вспыхнул левоэсеровский мятеж под руководством самого главкома Восточного фронта изменника Муравьева. Лишь решительные самоотверженные действия местных большевиков и командующего Первой армией Михаила Николаевича Тухачевского спасли тогда положение. Но, к сожалению, ненадолго.

...В большом, уставленном швейными машинами зале старинного двухэтажного кирпичного здания, где разместилась швейная фабрика, собрались все работницы. Несмотря на раскрытые окна, было очень душно. Под сводчатым потолком тускло горели пыльные электрические лампочки.

– Товарищи!
– негромко говорил коренастый широкоплечий человек в распахнутой тужурке - комиссар из отдела военных заготовок Стежкин.
– Я пришел сюда, чтобы откровенно рассказать вам о текущем моменте. Белые близко и через день-два могут прорваться в Симбирск. Нашим отрядам придется временно отступить. Положение тяжелое. Транспорта не хватает, и мы не имеем сейчас никакой возможности вывезти все сшитое вами для наших красных бойцов обмундирование. А еще у вас тут есть большие запасы шинельного сукна. Это дорогое военное имущество, очень нужное нам, революции. Не можем мы его белым оставлять. Подскажите, товарищи, что делать?

– Да чего там, - послышался голос сидевшей за столом, рядом с директором Ромашовой, председателя фабкома Осиной, - раздайте нам, и дело с концом! А возвратятся наши - работницы все принесут назад, до ниточки...

– Дельное предложение, - одобрительно кивнул Стежкин.
– Как думаете, Евдокия Борисовна?
– обратился он к Ромашовой.

– Да, конечно! Давайте сейчас же и раздадим - времени-то особо думать нет. И выхода другого не вижу.

– Все согласны?
– спросил Стежкин.
– Тогда приступайте к раздаче, товарищ Ромашова.

У стола быстро выстроилась длинная очередь. Кладовщица выдавала пачки готового обмундирования и тяжелые рулоны сукна.

– А вам, Евдокия Борисовна, надо уезжать. Оставаться тут никак нельзя, - тихо сказал Стежкин, отведя Ромашову в сторонку.
– Машины и моторы фабрики тоже не сегодня завтра снимем и спрячем. Когда вернетесь, все наладите.

– Не могу я уехать, семья у меня, сами знаете - мал мала меньше. Как их оставишь?

– Ничего, с родственниками побудут. Недолго ведь. Вы не медлите уходите, а то беляки вспомнят, что вы красный директор, несдобровать вам...