Два года в тундре
Шрифт:
12 марта двадцать собачьих упряжек длинной вереницей вытянулись по дороге. Почти все нарты были загружены товарами, многие пассажиры вынуждены были итти пешком. От Маркова до Еропола было 125 километров.
По протокам рек, через острова и по речным террасам дошли до селения Оселкино. Здесь подкормились, выпили чаю и через час выехали дальше. Впереди шли нарты с грузом. По протоке выехали в тундру. Справа раскинулась огромная снежная равнина, впереди виднелись горы; снег на солнце переливал яркими блестками; во избежание «полярной слепоты», пришлось одеть темные очки. Мороз пощипывал щеки. На укатанной дороге лед на полозьях нарт быстро стирался, через каждые 10–15 километров их приходилось заново войдать.
У подножия гор вблизи небольшого ручья раскинулась группа душистых тополей.
Задымились костры. Покончив с чаем, пассажиры сразу же отправились вперед, не ожидая, пока каюры уложат котелки, чайники и увяжут грузы.
Путь шел с горы прямо на перевал. Перед подъемом дали передохнуть собакам. Все надели лыжи. От передней дуги через всю нарту к заднему ее копылу были протянуты крепкие ремни, за которые можно было держаться, не отставая от быстрых собак и следя в то же время за грузом. Перевал был нс крутой, но очень длинный. Казалось, что ему не будет конца. Собаки напрягли все силы, но подвигались медленно. Всем стало жарко.
Одежда липла к вспотевшему телу. Местами подъем был так полог, что не улавливался глазом, и только тяжелое дыхание собак показывало, что подъем продолжается. Не останавливаясь, непрерывно понукая собак, измученные люди тащили тяжелые нарты. Только на самом верху перевала упряжки остановились и можно было, наконец, присесть и отдохнуть. Впереди раскинулись белые шапки гор. Гребни хребтов напоминали застывшие волны. Острые пики и изрезанные, ребристые вершины сливались с горизонтом. Позади раскинулась тундра. Гигантским черным змеем извивалась река Анадырь. На горизонте чуть были видны Гореловы горы. Огромная вершина острой Майнской сопки сливалась с сизой дымкой, и только ее теневая сторона резко выделялась над волнами гор.
Нарты начали скользить вниз по укатанному ветрами снегу. По извилистой речонке добрались до леса и, выехав в долину реки Ворожеи, подъехали к горам. Еще несколько поворотов — и собаки вынесли нарту к небольшой поварне. Выбрав место на опушке густых зарослей, привязали собак. Кругом закипела жизнь. В поварне было тесно. Рабочий Баклан, удивлявший камчадалов своим ростом, успел уже повесить над очагом чайник со льдом и, помешивая его, подсыпал новые порции льда. Еду варили снаружи у костров. В поварне, несмотря на большую дыру в потолке, стало тепло. Мерзла только спина, но когда сзади разложили шкуры, стало тепло всему телу. Бесчисленные чижи и торбаза сушилась над очагом. Потолок поварни был очень низок, — Баклан почти упирался в него головой. Дверь была еще ниже, и, чтобы пройти в нее, всем приходилось сгибаться. Когда дверь отворялась, дым разносило по всей избушке и он нещадно ел глаза. Поварня не могла вместить всех путников; часть из них, забрав оленьи шкуры и кукули, устроилась спать в вырытых в снегу ямах, на свежем воздухе.
Утром отправились дальше. Путь шел между сопок по речке. Сегодня предстояло перейти речку, перевалить через хребет, спуститься по другому ручью и выйти на реку Анадырь. Там по реке до Еропола оставалось уже не более 20 километров.
До перевала ехали не спеша, сберегая силы собак. Долина реки к верховьям расширялась. Дорога шла то по ручью, то по неровным террасам. Незаметно стали подниматься к перевалу. Лес сделался реже, и скоро из-под снега стали выглядывать одни только кустарники. Впереди долина становилась еще шире и сливалась в густом тумане с широким перевалом. Вдали виднелись две пологих вершины, наполовину скрытые в тумане. Перед подъемом опять все надели лыжи и стали помогать собакам тащить нарты. Лыжники-пассажиры шли стороной, стараясь спрямить путь. Собачий «тракт» шел по более отлогим местам, извиваясь по речке, и только на половине подъема повернул прямо на перевал, который оказался гораздо круче вчерашнего. Позади было видно, как внизу по дороге извивался обоз. Иногда люди останавливали собак и присаживались, чтобы передохнуть. Чем выше, тем труднее становился путь, и чаще приходилось отдыхать и людям и животным.
Передние нарты уходили в туман и точно таяли на перевале. Учащенно билось сердце, нехватало воздуха, дыхание было затруднено. Хотелось лечь на снег и закрыть глаза. Во рту пересохло. Заиндевевшие собаки, тяжело дыша, беспрестанно лизали снег.
Наконец перевал был пройден, и пелена тумана осталась позади; дорога круто уходила вниз, теряясь где-то внизу в неширокой долине.
Меньшиков прилег на нарту в ожидании коллектора Дорошенко. Одна за другой проходили мимо него груженые нарты, каюры которых спешили на отдых на привале. Потянул ветерок, стало холодно. Мороз забирался в рукава и за ворот. Меньшиков надвинул малахай, крепче завязал шарф и повернулся спиной к ветру. Спустя немного времени в тумане появилось темное пятно и скоро обозначилась фигура человека с лыжами в руках. Это шла, еле переставляя ноги, Дорошенко.
— Как дела?
— Едва дотащилась, думала — не выдержу.
— Ничего, садись, дальше легко будет.
Нестройно, врассыпную побежали вниз собаки. Тянуть нарты им не приходилось, наоборот, ее с трудом удавалось сдерживать остолом, чтобы не подбить собак. Снег чем ниже, тем становился более рыхлым. Оступившаяся с лыжницы собака вязла в нем и с трудом выбиралась опять на дорогу.
Пока дорога пролегала по широкому скату, все шло хорошо, но как только выехали на извивающийся ручей, так на первом же повороте нарта по инерции пошла прямо и, соскользнув с дороги, перевернулась в глубокий снег. Нелегко было вытащить тяжелый груз и поставить нарту на дорогу. Меньшиков поправил спутавшихся собак и тронул нарту с места. Собаки дружно рванули, Меньшиков прыгнул в нарты, и в тот же момент она соскользнула на другую сторону дороги и снова опрокинулась. Незадачливый каюр и его пассажирка снова окунулись с головой в глубокий снег.
В дальнейшем нарта беспрестанно падала то на одну, то на другую сторону. Это было еще хуже подъема на перевал. Иногда удавалось проехать метров 50—100, но чаще нарта сразу же падала на бок, едва ее успевали водворить на дорогу. Когда совершенно измученный Меньшиков присел закурить, он вдруг заметил, что вдоль всего пути с правой стороны тянулась лыжница.
Меньшиков надел на правую ногу лыжи и тронул собак. На первом же повороте нарта благополучно прошла и плавно покатилась дальше. Меньшиков облегченно вздохнул. До открытия нового способа передвижения, на расстоянии каких-нибудь десяти километров нарта опрокинулась 54 раза. Это была полярная «школа».
К привалу каравана Меньшиков и коллектор приехали, когда там уже кончили пить чай. Наскоро закусив, двинулись дальше и еще засветло были в Ерополе.
Поселок насчитывал всего шесть домов и жил тихой жизнью от ярмарки до ярмарки, которая встряхивала поселок, наводняя его людьми, собаками и оленями. С неделю жизнь била ключом, чтобы снова замереть на целый год.
Расположенный внизу, у неширокой протоки, недалеко от гор, поднимающихся за лесом, поселок был совсем незаметен с реки. Самая высокая гора этого района — Тернухой — высоко уходила в небо своей белой шапкой и казалась совсем близкой, хотя до нес было не менее 8 километров. Почти напротив горы в Анадырь впадала река Еропол. Многочисленные протоки между островами образовали здесь сложную сеть. Немного выше в Анадырь впадала вторая большая река Яблоновая, или, как называли ее чукчи, Керальгуам.
В поселке приезжие разместились с большим трудом. Трубы печей и камельков отчаянно задымили. По поселку сновали люди. Обращало на себя внимание отсутствие бродячих собак, обычных для всех северных поселений. Все собаки были привязаны, — каждый момент ожидали приезда оленных чукчей. Непривязанные собаки неминуемо порвали бы оленей, или же чукчи, защищая свои упряжки, перестреляли бы собак.
При появлении оленей обычно спокойные, забитые ездовые собаки становятся положительно неузнаваемыми. В них пробуждаются дикие инстинкты их предков, глаза наливаются кровью, и ни побои, ни ласки не могут удержать их на месте. Как бешеные, бросаются они на оленя и в несколько секунд его разрывают. Ездовая собака ценится здесь значительно дороже, чем упряжка оленей. Особенно дороги передовые собаки, понимающие команду. Они играют ведущую роль, и всем известно, что «какие передовики — такова и вся упряжка».