Два года в тундре
Шрифт:
Царский режим, поощрявший создавшийся контакт американского и местного капитала, немало способствовал развитию в здешних местах настолько своеобразных форм эксплоатации, что и сейчас можно встретить бедняка, считающего истинным «благодетелем» только своего непосредственного притеснителя. Даже среди беднейших камчадалов, закабаленных торговцами, появились мелкие хищники, которые, с одной стороны, зависят от кулаков, а с другой, в свою очередь, не прочь запустить руку за пазуху простаку-чукче.
Докатившаяся с опозданием до берегов Тихого океана волна революции всколыхнула стоячее болото тундры и положила начало новым формам жизни, создав новых людей и новые отношения.
О революции в Анадырском
— В 1918 году вместе с другими моряками-кронштадтцами я приехал на Дальний Восток. Люден здесь всяких много было. Беднота совершенно не разбиралась в происходящих событиях, а кто чуть побогаче, тот с торговцами имел прочную спайку. Про Февральскую революцию можно сказать, что она здесь «состоялась» просто по «распоряжению» из Петропавловска.
Пока было еще мало снега, Скляр и Мария ходили с рекогносцировкой по ближайшим горам. Рабочие были заняты заготовкой дров, для чего приходилось рубить за рекой кедрач и ставить его в «костры». Дырявые стенки экспедиционной хибарки отдавали много драгоценного тепла улице, и поэтому топить печь приходилось чуть ли не круглые сутки. Дней через 10 после прихода в Усть-Белую над тундрой закружилась пурга, когда же прояснилось, то оказалось, что равнины, как и прежде, были без снега, но зато каждый овраг, каждая долинка до краев наполнились блестящим снежным пухом. Ходить стало трудно, а проводить дальние геологические экскурсии и совсем невозможно.
Теплая одежда, вывезенная с материка, оказалась здесь мало пригодной. Полушубки делались на морозе как железные и стояли коробом, рабочие предпочитали ходить в одних только суконных куртках. Высокие сугробы не позволяли ходить в валенках — в них в один момент набивался снег, и поэтому даже в сильные морозы пришлось ходить в сапогах. Наши фланелевые и вязаные рукавицы вызывали у камчадалов улыбки. Постоянно отмораживаемые руки распухали и невыносимо зудились в тепле.
Камчадалы были одеты совсем иначе. Вместо тяжелых валенок у них были зимние камусовые торбаза, портянки заменяли у них меховые чулки (чижи), одетые шерстью внутрь. Пыжиковые брюки и куртка без всяких застежек, сквозь которые в наших полушубках пургой наметало за пазуху целые сугробы снега, были куда удобнее нашей экспедиционной одежды.
Дни шли, и солнце почти перестало показываться над горизонтом. Поселок Усть-Белая расположен южнее Полярного круга и поэтому настоящих полярных ночей здесь не бывает, но в декабре кромешная тьма стояла над поселком до 10 часов утра. В домике экспедиции каждое утро ровно в 7 часов вставал дежурный. Первым долгом он записывал температуру наружного воздуха и давление атмосферы. Этому делу были обучены все, не исключая и малограмотного Сени Бессарабца. В 8 часов проводилась общая побудка, после чего следовали уборка и завтрак, состоявший из кофе, хлеба, масла, сыра, колбасы и гордости здешних мест — кетовой икры. После завтрака каждый брался за свое дело, а его было не мало: заготовлялись дрова и вода, расчищался снег, шла работа в кладовой. Дежурный обычно возился с обедом. Мария обрабатывала летние дневники и вела ежедневную «летопись» событий. Скляр был всецело поглощен организационными заботами, добывая нарты, юколу, одежду и т. д. В иные дни он с утра до вечера бегал от одного председателя к другому.
Часов в 11 в доме открывались ставни, представлявшие собою рамы, обтянутые оленьими шкурами. В здешних местах они были абсолютно необходимы, иначе ординарные стекла окон за ночь покрывались толстым слоем льда. Надо сказать, что даже и меховые ставни нс всегда спасали от мороза, и к утру, обычно, ртуть в комнатном градуснике держалась около нуля.
В хорошую погоду в 11–12 часов дня дальние вершины Пекульнея окрашивались в розовый цвет. Небо над горами казалось беспредельно прозрачным. Сам поселок в это время оставался в тени, отбрасываемой Алданскими горами. По утрам дремотная тишь на улице нарушалась визгом и хохотом школьников, спешивших на занятия. Как только шумливая ватага наполняла школу, в ее дворе появлялся истопник Савва. Он был мал ростом, молчалив и угрюм. Огромный, косматый малахай давил к земле его маленькое тело. Ловко, без лишних движений, колол он дрова и разводил костер, на котором в огромном котле варил «собачью едуску» — рыбу с мукой или какой-нибудь крупой. Изредка Савва выходил на берег и подолгу наблюдал за тем, что делается в реке.
Вот промчались артельные нарты ставить загородку на рыбу; у кооператива копошится Куркущский со своим помощником Алиным, приводя в порядок грузы, привезенные катерами; камчадалки, одетые в длинные кухлянки, таскают из проруби воду.
Ровно в полдень начинают выть собаки. Всегда в это время какой-нибудь «дежурный» пес подает жалобный, длинный сигнал. Ни одна европейская дворняга не в состоянии вывести таких душераздирающих трелей, как северная ездовая собака: здесь и детский плач, и самые неожиданные переходы от тонкого визга к густому рычанию…
Услышав сигнал, Савва выливает содержимое котла в деревянное корыто и размешивает варево палкой, чтобы оно скорее остыло. Концерт обрывается. Для собак наступает блаженный час — их кормят только один раз в сутки.
Без лампы в помещении можно провести часа два-три, не больше, а там уже снова надо закрывать ставни. После обеда, часов в 6 вечера, в северо-восточном углу неба часто появляется бледное северное сияние, напоминающее лучи отдаленных прожекторов. Этот слабый, дрожащий отблеск на широком экране звездного неба придает невыразимое очарование морозным долгим ночам.
Вечерами школа превращалась в хлопотливый муравейник. Первак, Бессарабец и Баклан стучали молотками, устраивая сцену и отгораживая помещение для красного уголка. Посреди будущего «зала» устанавливали объемистую железную печку; камчадалки Валя Соболькова и Сима Падерина с чукчанками Верой и Ковлей, под руководством Марии, оклеивали стены газетами, желая по возмояшости лучше украсить свой будущий театр.
Первак (слева) и Баклан (справа) за оформленном стенгазеты Голос Устьбельца
Поселок Сталине. Актив Красной яранги
Официальное открытие красного уголка наметили в Октябрьские дни, но кружковая работа фактически началась сразу же, как только по селу пронеслись слухи о том, что Первак поет, а Сенька, мольче, пляшет. С первых же дней по вечерам в школе зазвенели гитары и балалайки, и от смеха и тойота многих ног задрожали стены.
Библиотека школы представляла собою сплошное убожество. Пришлось немедленно пополнить ее небольшими запасами экспедиции и наладить связь с передвижкой совхоза. Собрался большой хоровой кружок из интернатцев, школьников и учителей. Драмкружок, в котором участвовали и Чекмарев с женой, деятельно готовил пьесу. Самым трудным делом было привлечь к работе ликбеза местных женщин. В конце концов собралась группа в 10 человек. Занятия ликбеза начинались но сигналу. По вечерам учитель Петров шел к столбу, возвышавшемуся около школы, и поднимал на блоке фонарь «летучую мышь». Слабо мигающий огонек посылал в темноту зовущие тонкие лучи. Путаясь в длинных камлейках, к школе бежали ликбезницы, пряча в широких рукавах тетради, карандаши и книги.