Два года в тундре
Шрифт:
С седьмого числа грянули морозы. Дьячков не отходил от руля, весла упрямо покрывались ледяной корой, грести становилось все тяжелее. Нарядно белели одетые в иней берега. За ночь поверхностный почвенный слой тундры вспучивался от мороза, как опара. На ходу ноги проваливались, и было видно, что под слоем земли выросли ледяные стебельки до 8 сантиметров вышиной.
На девятый день встретили первое «сало», и тонкие ледяные «блины» зазвенели, как хрусталь, вдоль бортов кунгаса. Дьячков при виде льда хмурился. Знали и другие, что это за «блины» появились на воде.
На следующий день на ночевку остановились
По карте, составленной геологом Полевым, до Белой отсюда оставалось не более 100 километров. Главная часть пути осталась позади.
Носовой якорь, как обычно, вынесли на берег и зарыли в гальку. Палатку разбили в густой чаще кедровника. Скляр и Мария остались дежурить на кунгасе, где также была сооружена палатка.
Глубокой ночью кунгас неожидано заворочался и застонал, как живой. Раздался режущий, царапающий звук, как будто кто-то зубами вцепился в его деревянные борта. Скляр и его спутница разом выскочили из палатки.
— Андреич! Да ведь это же шуга.
Там, где вчера журчала вода, в темноте угадывалось большое белое ледяное поле, которое своим краем уперлось в кунгас. Лед был настолько крепок, что при ударе о него тяжелое весло только отскакивало.
— Эгей-гей на берегу! Полундра!
Марковцы перепугались.
— На кунгасе! Тащит вас, тащит! На берег прыгай! — закричал Дьячков.
— Крепи лучше якорь! За кусты крепи, принимай другой конец! — командовал в ответ Скляр.
С реки, заглушая человеческие голоса, несся то тонкий мелодичный перезвон, как будто чья-то рука перебирала сотни хрустальных подвесок на огромной люстре, то вдруг раздавался шорох и, наконец, громкий треск. Закрепленный кунгас, зажатый между берегом и льдом, подставлял свои беззащитные бока острым зубам шуги. Скляр осветил кунгас фонарем. Широкая белая, с рванными краями рана шла вдоль его борта. Срочно пришлось напилить молодого березняка и из него сделать вокруг правого борта кунгаса скрепленный веревками частокол.
У Тарсукова переката (к Центральной магистрали)
Вниз по Анадырю. Шуга настигла
Рассвело… Выкатилось яркое, праздничное солнце. Впереди, за поворотом реки, образовался ледяной затор. Устье Майна и весь Анадырь быстро заполнились сплошной шугой. Если бы удалось перебраться с кунгаса к правому берегу реки, там можно было бы выгрузиться и пройти в Усть-Белую пешком, оставив груз на берегу до санного пути. По левому берегу итти было невозможно, — путь преграждали многочисленные, еще не замерзшие речки. К сожалению, шуга не позволила сделать переправу.
Волей-неволей пришлось ожидать ледостав на месте возле палатки и груза.
Вдоль борта кунгаса намерз торосистый заберег.
Скляр внимательно осмотрел береговую гальку, в которой в изобилии встречались розовые сердолики, желтые опалы и полосатые халцедоны.
Занимаясь наблюдениями он отошел километра на три вверх по реке и, вернувшись,
— Завтра будем переправляться на тот берег.
Дьячков даже рассердился.
— Однако я дольше вашего здесь живу. Всякое видал, а чтобы в шугу по реке плыть, такого никогда не видал.
Спали тревожно. Ночью сорвало и унесло заберег, бывший защитой для кунгаса. Пока намерзал новый, пришлось дважды менять колья, так как их почти совершенно перепиливало льдом.
С рассвета Скляр снова побежал в разведку. Вернулся довольный.
— Смотрите на реку. Внизу затор прорвало, зато образовался новый выше по течению. Видите, какой редкий стал лед. Нужно сейчас же ехать. Пока прорвет верхний затор, мы успеем проскочить.
— Иван Андреевич! Как хочешь, не поеду я, — возразил Дьячков и пошел прочь от берега.
— Ну, а вы как? — обратился Скляр к остальным.
— Нам тоже жизнь дорога. Да и гляди, кунгас снова вмерз. Эво, сколько льду наворотило. Как теперь посудину на чистую воду выведешь?
Скляр молча взял лом и, подойдя к краю заберега, стал его обкалывать. Мария взяла другой лом и, пока Скляр подходил к кунгасу от края заберега, обрубала его вдоль берега. Лед не шел сплошным полем, и между отдельными льдинами оставались свободные участки воды. Введя в такое «окно» кунгас и лавируя среди льдин, можно было проплыть некоторое расстояние, пока кунгас не обледенеет. Ну, а тогда можно было уже пристать к берегу.
Через полчаса, когда благополучный исход работы Скляра стал очевиден, к кунгасу подошел и Дьячков с топором в руках.
Еще через полчаса, освободившись от ледяного плена, кунгас вышел на фарватер.
Теперь Дьячков «вошел во вкус». Он, поблескивая главами, набивал трубку за трубкой и, обгоняя льдины, отдавал команду спокойным голосом, ловко маневрируя рулем.
Скляр стоял на носу, тараня длинным шестом тонкий лед между полями, что немало облегчало ход кунгасу.
Вдруг длинная, тягучая ругань расколола морозный воздух. Ледяной барьер перегородил реку от берега до берега. Льдины наскакивали на затор, лезли на него и ныряли вниз. Скрежет и звон неслись навстречу кунгасу.
— Митрофан, парус!..
Руки у Митрофана окаменели от весел — не слушаются. Скляр режет веревки ножом.
Дьячков круто поворачивает руль и ставит кунгас носом почти против течения, выбирая путь наискосок к берегу. Мария и Скляр по бортам отталкивают нагоняющие льдины.
Кунгас быстро сносит. Барьер становится все ближе. Назад лучше не оглядываться, — такая там образовалась каша. Очевидно, прорвался верхний затор.
Марковцы давно сбросили куртки и малахаи, пар так и валит от них, как от запыхавшихся лошадей.
Наконец выбрались из полосы фарватера, и кунгас с разгона врезался в широкий припай правого берега. Люди старались протолкнуть его как молено ближе к берегу, не желая вмораживать его в лед за полверсты от суши.
Часов в десять вечера, пошатываясь от усталости, вышли на песчаную отмель. Первым делом приступили к осмотру кунгаса. Он имел довольно жалкий вид. На обглоданных льдом боках судна белели глубокие царапины, верхняя обшивка правого борта превратилась в сплошные щепки. В общем же кунгас прекрасно выдержал испытание и был вполне годен для дальнейшей работы.