Два лика одиночества.
Шрифт:
Осень заканчивалась. Дни становились короче и холоднее, скрипач и вампир проводили вечера у камина, разговаривая обо всем на свете.
Под влиянием Губерта Киммерион стал спокойнее и уравновешеннее, кроме того – милосерднее. Он больше не убивал ради еды, научившись усилием воли стирать из памяти жертв момент встречи с вампиром, а следы укуса маскировал при помощи редкого и дорогого эликсира, который учитель где-то раздобыл для него.
Осень, пора увядания и смерти, заканчивалась. А с ней заканчивался и очередной, самый короткий период жизни Киммериона.
За осенью последовала
Все это время он учился. Слушал игру Губерта, снова и снова запоминая оттенки каждого звука, каждое движение смычка и пальцев на струнах. А потом брал скрипку и повторял. И играл что-нибудь сам. За все время обучения перед эльфом ни разу не появился пюпитр с нотами.
И вновь пришла осень. И вновь была исписана до конца очередная страница в Киммерионовой Книге Судьбы.
Все начиналось с радости. Вечером Губерт, вернувшись из Храма Искусств, позвал Кима прогуляться вместе по саду. Они шли по занесенным листвой дорожкам – совсем как в тот день, когда вампир впервые перешагнул порог дома скрипача. Губерт чему-то задумчиво улыбался, пряча под плащом небольшой сверток.
– Ким, ты помнишь, что произошло год назад? – неожиданно спросил он.
– Естественно. Я никогда не забуду этот день. – Неожиданно для самого эльфа его голос прозвучал хрипло. Необъяснимое волнение охватило его, заставило вздрогнуть до кончиков острых ушей и широко распахнуть огромные миндалевидные глаза. – Ровно год назад, в середине осени, ты предложил мне стать твоим учеником.
– Я научил тебя всему, чему мог. Дальше ты должен совершенствоваться сам. Настала пора вручить то, что принадлежит тебе по праву. – Губерт сорвал плащ со свертка. В его руках оказался обтянутый баснословно дорогой кожей черного василиска футляр с замками из белого металла. Скрипач протянул футляр Киммериону.
Тонкие пальцы эльфа не дрогнули, принимая дар. Ким поставил левую ногу на камень, положил футляр на колено и осторожно открыл замки.
На белоснежном бархате лежала скрипка. Темно-красная, почти черная дека с затейливыми, неклассическими эфами, гладкое лакированное дерево, нетронутое резьбой. Черный гриф, того же цвета ложе, платиновые – как и замки футляра – колки. Строгая красота скрипки завораживала.
Сразу было видно, что это работа не мастера-человека, впрочем, и не из-под рук серых или лесных эльфов вышел этот инструмент. Ким не взялся бы предположить, чье это творение.
Рядом лежал смычок. Вполне обычный черный смычок, ничем не выдающийся, если бы не одно «но». При его создании использовался не конский волос, как это делалось обычно, а грива грифона. Впрочем, касаться струн
такой
скрипки обычным смычком казалось святотатством.
Киммерион осторожно вынул скрипку из футляра и положил на плечо. Подхватив смычок и занеся его над струнами, он бросил вопросительный взгляд на учителя – Губерт едва заметно кивнул. Старый скрипач был серьезен, но эльф сумел уловить в уголках его глаз оттенок счастливой улыбки.
Над маленьким фонтаном и осенним садом, над Вольным кварталом и Мидиградом, над Империей и всем миром взлетела мелодия души Киммериона. Музыка рвалась к небу, заставляя плакать и смеяться от счастья, кричать в порыве сумасшедшей радости, тянуться ввысь, не обращая внимания на тех, кто пытался остановить, утащить вниз, остаться таким же, как все, забыть о мечте и стремлении, отрезать крылья и бросить их. Нет, Киммерион летел, летел, и ничто теперь не могло его остановить. Расправив крылья, он рвался вверх. Смычок летал по струнам, длинные пальцы метались по грифу, рождая совершенно безумный мотив.
Где-то очень далеко, за пределами и Мидиграда, и Империи, и мира, и даже этой вселенной, человек с черной гитарой услышал эту мелодию. И запомнил того, кто сумел извлечь ее из собственного сердца.
Глава VII
Князь-герцог
Схватка Нортахела и Мантикоры продолжалась долго. Полуэльф был сильнее и горячее, зато князь превосходил его в скорости и ловкости. Они оба были умелыми воинами, и этот поединок мог продолжаться очень долго.
Талеанис атаковал коварным ударом сбоку, переводя его на ноги. Эльф должен был блокировать, в результате чего оказывался в очень неудобной позиции, и от второй атаки сверху закрыться не успевал. Но Нортахел, понимая невыгодность блокирования этого удара, попросту перепрыгнул через летящий меч и ускорил его движение в невыгодную полуэльфу сторону, рубанув по обратной стороне лезвия.
Тяжелый меч рванулся из рук, но Мантикора сумел удержать его. Вследствие коварного маневра Нортахела он повернулся к эльфу незащищенным боком и тут же за это поплатился. Лезвие легкого эльфийского клинка едва коснулось плеча, а руку пронзила боль. Впрочем, Талеанис привык не обращать внимания на такие мелочи. Но в тот момент, когда он пытался развернуться к противнику и атаковать его, вновь блеснуло изогнутое лезвие. На сей раз у самой шеи.
Мантикора инстинктивно рванулся назад, понимая, что отбить этот удар нельзя, а парировать тяжелым полуторным мечом быстрый эльфийский клинок бессмысленно – надо только уклоняться. Но оскользнувшись на влажной траве, не удержал равновесия и растянулся на земле.
Нортахел моментально оказался рядом. Он занес клинок для последнего удара и… вдруг с шипением отпрыгнул. Глаза его горели безумием. Полуэльф не стал дожидаться, пока князь объяснит, почему не добил поверженного противника. Он откатился в сторону и вскочил на ноги, перехватывая меч двумя руками.