Два лика одиночества.
Шрифт:
Через три года ко мне пришел Алстикирен, отец Лианэй, возлюбленной Илленмиля, которая в свое время увезла тебя к оркам. Он предложил мне жениться на его дочери. Я, удивленный столь неожиданным предложением, решил узнать, в чем дело. Обладая неплохими магическими способностями, я проник в его память и понял, что случилось. Этот достойный эльф, воспитанный в древних традициях, увидел дочь, когда она занималась любовью с Илленмилем на берегу Крионэ, и в ярости пристрелил его, а теперь пытался спрятать “позор” дочери. Мне стало интересно, и, дотянувшись разумом до дома Лианэй, я проник в ее сознание. И узнал, что
К сожалению, Алстикирен не придумал ничего умнее, чем сообщить об этом Лианэй до того, как я успел с ней поговорить. Девушка, насмерть перепуганная этим известием – обо мне и моем отношении к изменам, а тем более изменам, заканчивающимся рождением чужого ребенка, ходят довольно страшные истории – сбежала вместе со своим братом Киммерионом. К сожалению, об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
Десять лет назад я узнал, что ты выжил. С того момента я постоянно наблюдал за тобой, рассчитывая, что если ты вырастешь достаточно сильным и умелым воином, не лишенным способности думать, то когда ты придешь меня убивать, я расскажу тебе эту историю и предупрежу, что произойдет сразу после моей смерти. Если ты адекватно отреагируешь на мой рассказ, я обучу тебя некоторым приемам, которые помогут тебе убить Левиафана, а потом ты убьешь меня, высвобождая демона. Но…
К сожалению, тогда на поляне Левиафану вновь удалось взять меня под контроль. Он заставил меня спровоцировать тебя на немедленный поединок, причем таким образом, что ни о каком разговоре не могло быть и речи. Он же помешал убить тебя, когда ты поскользнулся.
Теперь решай сам. Все в твоих руках. Если ты не трус и у тебя есть хоть капля совести, искупи свою вину перед детьми, убитыми тобой в деревне, перед девушками, замученными на алтарях Левиафана по твоей вине, перед Лианной, оставшейся без матери.
– Лианной?
– Той девочкой, которую ты забрал из деревни. Искупи свою вину перед всеми ними, уничтожь Левиафана! – Нортахел невероятно быстро спрыгнул с ветки, теперь он стоял в шаге от Мантикоры, его синие глаза пылали огнем. – Я ненавижу тебя, полуэльф, ненавижу за Инерику, за эльфов из нашего поселения, за сожженные дома, за зеленоглазую Маалинни, изнасилованную тобой… Но несмотря на мою ненависть, я прошу тебя, я умоляю – уничтожь Левиафана!
Талеанис отшатнулся. Ему страшно было смотреть в эти глаза. В последний раз прозвучал уже в голове крик – «Уничтожь Левиафана!» – и… Мантикора проснулся.
Бегство на восток продолжалось. Вскоре удалось украсть лошадей в маленьком эльфийском поселении. К счастью, Лианна хорошо держалась в седле. Девочка уже немного оправилась от трагедии в деревне, хотя к Мантикоре относилась с опаской – слишком уж он был похож на страшного ночного убийцу.
А Талеанис издали ею любовался, остро сожалея, что она не постарше лет на десять. Рыженькая, длинноволосая, она обещала вырасти красавицей. К зеленым глазам уже вернулось озорное выражение, седая прядка справа надо лбом придавала девочке неповторимый шарм, а чуть заостренные, как у самого Мантикоры, ушки, выглядывавшие из волос, очаровательно меняли свое положение в зависимости от настроения полуэльфочки.
С
Глава XII
Побратим
Услышав впереди дробный перестук копыт и скрип тележных колес, Арна со вздохом достала из кармана повязку. Обычно она, путешествуя по безлюдным местам, не прятала странный взгляд синих глаз, но, оказавшись хоть на пару минут в обществе разумных, предпочитала надевать повязку – мало кому понравится, когда собеседник смотрит сквозь тебя.
Тем временем повозка почти поравнялась с ней. Арна привычно подняла психощит, закрываясь от чужих эмоций.
– Эй, любезная, куда путь держишь? – окликнули ее.
– Туда, куда ведет эта дорога, – спокойно ответила Арна.
– Раба купить не желаешь?
Девушка остановилась, словно налетев на стену. А работорговец, приняв задержку за заинтересованность, продолжал нахваливать свой товар:
– Здоровый, сильный, не пожалеешь! Ежели по дороге разбойники встретятся, а там дальше места неспокойные, так он одной рожей их разгонит! Чистокровный орк!
У Арны мелькнула мысль – когда бы не пояс выходца из монастыря Дан-ри, быть бы ей не покупателем, а таким же товаром в жадных лапах работорговца. Она тяжело вздохнула и опустила щит.
От омерзения девушку чуть не стошнило.
Их было восемь человек. Пятеро еще не безнадежны, двое – подлежащие уничтожению твари Зла, а вот последний…
Раанист предупреждал о них. Равнодушный. Он не вызывал того отвращения, как те двое, и от него не плескало болью, ненавистью и гордостью, как от орка. Он был никакой. И Арне стало страшно.
На лице страх не отразился, она умела контролировать себя. И, улыбнувшись, заинтересованно спросила:
– И сколько ты хочешь за него?
– Семь агинов.
– Хорошо, – монеты перешли к работорговцу. – Снимите с него ошейник и кандалы.
Зазвенело железо, оковы тяжело рухнули на дно телеги. Мускулистую шею зеленокожего охватывал теперь только си-ринте – номиканский ошейник раба с наложенным на него специальным заклятием, вынуждающим носителя подобного «украшения» беспрекословно подчиняться приказам хозяина.
Арна вновь вслушалась в эмоции работорговцев. Ничто не изменилось, только появилась радость от полученной прибыли. Она вновь вздохнула и принялась за дело.
Океан. Арна сама так его назвала, наверняка те, кто мог видеть его, придумывали ему другие названия. Океан, в котором отражается Мироздание таким, каково оно на самом деле. Она аккуратно выискала среди прочих проекции троих работорговцев. Две, принадлежавшие тварям Зла, были обычными смазанными тенями, как выглядят в Океане проекции всех, не обладающих какой-либо Силой, зато Равнодушный… Его проекция почти в точности повторяла его обычный облик, но была окружена чем-то вроде сферы, густо усеянной шипами.