Два лика одиночества.
Шрифт:
Эта фантазия словно была рваной раной на душе ее автора, очутившегося один на один с жуткой, бесконечной Вечностью и осознавшего, что другой путь есть, но это путь слабого труса, эгоистичного и подлого, который готов променять эту соблазнительно-отталкивающую вечность на сиюминутное отсутствие страха.
Мелодия, рваная и безумная, сотрясала сердца и разумы, заставляя их задуматься – неужели они все живут только для того, чтобы, оказавшись пред ликом Вечности, уползти в тень, думая лишь о сохранности себя, понимая, что бегство безнадежно, все же пытаться
Лопнувшая от напряжения струна хлестнула Киммериона по шее, взрезав кожу и концом скользнув под маску, распорола белый бархат и оставила глубокую ранку на щеке эльфа. Но он не заметил боли, как не заметил, что его инкогнито теперь прячется лишь за хрупким алебастром и что от четырех струн осталось лишь три. Он играл и в этот момент не был эльфом-вампиром Киммерионом, сходящим с ума гением, паразитом, живущим за счет чужих жизней. Он был больше, чем весь этот мир, а весь мир был в нем. И скрипач даже не обратил внимания на странную мысль, скользнувшую на грани сознания, странную тем, что она не принадлежала Киму, эта мысль: «Мальчик, откуда тебе это знать?»
Безумной нотой Ким закончил «фантазию» и медленно опустил смычок. Он чувствовал себя полностью опустошенным, выжатым досуха и не представлял себе, как будет продолжать концерт.
А в зале повисла мертвая тишина. Еще витали под сводчатым потолком отголоски мелодии, и пришедшие в театр боялись разрушить ее. Только две минуты спустя раздались негромкие аплодисменты одного человека, причем ложа, из которой они прозвучали, заставила всех обернуться.
Его императорское величество Лаарен III стоя аплодировал Бельвегору Белому Эльфу. И спустя мгновение зал взорвался бурей аплодисментов.
А вампир почувствовал, что к нему возвращаются силы. Киммериону удалось сделать невозможное – на его концерт пришел сам Император. И эльф чувствовал, что просто обязан продолжать.
Скрипач поднял голову, ища взгляд Императора, – и застыл. За спиной Лаарена, чуть слева, стоял высокий черноволосый человек в темно-бордовом дублете и вишневом плаще. Этого человека Ким узнал бы из тысячи, из легиона.
Ненависть, дикая, лютая, первобытная ненависть, незамутненная иными чувствами, всколыхнулась в душе вампира. В это мгновение он хотел только одного – безумным, нереальным для простого смертного прыжком перелететь в императорскую ложу, сбить с ног человека, искалечившего жизнь Кима и убившего его сестру, вцепиться клыками ему в горло, чувствуя, как с каждым глотком жизнь покидает злейшего врага Киммериона – Александра Здравовича.
Чудовищным усилием эльф заставил себя сдержаться. Но кипящая в душе ненависть требовала выхода. Скрипка метнулась к подбородку, смычок взлетел и опустился на струны…
Безумная импровизация, в которую он вложил все обуревающие его чувства, заставила даже Вегу ужаснуться злому гению Бельвегора.
Наконец Ким закончил. Стихли последние отзвуки кровавого кошмара, пробужденного
Стреляли с нескольких сторон, из-под самого потолка. Это казалось столь диким и невозможным, что отреагировать успели лишь трое – Вега, Здравович и… Эль’Чант.
Первая стрела ударила эльфа в лицо, пробив насквозь полированный гриф скрипки, но, видимо, Кайран не зря трудился над маской. Алебастр раскололся на две ровные половины, а лицо Киммериона скрывал теперь лишь кусок рассеченного ранее ударом струны белого бархата, но сам скрипач остался невредим.
Выстрелы второго, третьего, четвертого и пятого лучников оказались менее удачны – две стрелы отбил Вега, головокружительным прыжком взметнувшийся в воздух, третья воткнулась в стену в полуфуте от застывшего Кима, четвертая вообще делась неизвестно куда. Вампир в оцепенении взирал на останки подаренной учителем скрипки.
Он не заметил летящего прямо к его сердцу кусочка смертоносной оперенной стали. Шестой стрелок оказался много удачливее своих товарищей, и ничто уже не могло остановить стрелу, летящую прямо в скрипача. Почти ничто.
Позже Киммерион не мог вспомнить, как Вэйлианесс метнулся между ним и смертью. Помнил только, что лорд неожиданно оказался перед ним – и, вздрогнув всем телом, рухнул на пол. На серебристом колете напротив сердца расплывалось алое пятно.
Эльф рухнул на колени рядом с Эль’Чантом. Светлая кожа лорда на глазах приобретала мертвенный оттенок, с каждой секундой его лицо покидала жизнь, в глазах стояло удивление.
– Надо же… получилось… успел… – Синеющие губы слегка искривились в попытке улыбнуться.
Дальнейшее Киммериона не интересовало. Подхватив умирающего друга – он только сейчас осознал, что Вэйлианесс уже давно стал его другом, – скрипач бросился со сцены. Отшвырнув какого-то паренька из обслуги, Ким пинком распахнул дверь в свою гримерную. Осторожно положив Эль’Чанта на кушетку, скрипач задвинул засов на двери и склонился над лордом.
– Прости, может быть больно… – прошептал он и отбросил с шеи Вэйлианесса светло-золотистый, под цвет волос, шарф.
Острые, как хорошо отточенные ножи, клыки пронзили кожу.
Киммерион пил очень быстро, ему нужно было торопиться. Он не знал, как создавать себе подобных, и полагался сейчас лишь на вампирскую интуицию. Но это был единственный способ спасти друга.
Выпив все до последней капли, эльф рванул зубами свое запястье – хлынула горячая кровь. Подняв второй рукой голову Вэйлианесса, он прижал кровоточащую рану к его губам, насильно разжав стиснутые в момент смерти зубы. Кровь потекла в горло мертвеца.
Казалось, прошла вечность, прежде чем лорд Эль’Чант содрогнулся всем телом и его удлинившиеся клыки коснулись разорванных вен Кима. Судорожно вцепившись в запястье вампира побелевшими пальцами, новообращенный жадно пил его кровь – впервые в жизни. Или, как любят говорить не в меру умные маги, впервые в не-жизни.