Два одиночества в любви
Шрифт:
Боря проводил большую часть времени за уроками, но потом он занимался всяким разным: играл на скрипке, смотрел фильмы, решал задания с экзаменов. Лера же обычно после уборки забывала напрочь про учёбу и уходила гулять до поздней ночи.
Боря очень много играл на скрипке, каждый момент дома он старался достать её и снова начинал по новой. Для него это была страсть, ради которой он мог выделять любую секунду времени. Из-за своего характера и некоторых проблем в семье, Боря не ходил никогда в музыкальную школу. Но игра на скрипке и сама скрипка пришла
Он после игры усаживался читать. Боря чувствовал себя губкой, которая хочет всё поглощать и поглощать информацию о мире и о человеческой душе. Он хотел узнать, что чувствуют люди живые тогда, сейчас, в фантастическом будущем. Словно бы он не имел то, что имеют в душе они. Поэтому он, как вампир, питался эмоциями из книг.
Лера часто ходила гулять на улицу и всякие интересные места с подружками, иногда с друзьями, иногда с ухажерами. Её жизнь, как радуга, была заполнена весельем в те дни, когда она не работала по дому. Это её спасало от скуки, собственных мыслей, которые часто её встречали перед сном. «То ли я делаю? А такой ли я хотела быть? Я же хотела когда-то стать художницей, но забросила… А я любила? Я – нормальная? Если посмотрю в зеркало, то там буду я или лишь чужое тело с чужой душой?»
Она не понимала, почему так постоянно думала перед сном, но эти мысли всё приходили и приходили к ней. Может ей хотелось с кем-нибудь их обсудить, но устойчивое недоверие к людям не давало этого. Каждый раз, когда она говорила «близким» людям о своих мыслях, то ей просто отвечали «Мгм. Да-да, интересно. Понятно». Но Лере от такого становилось лишь хуже. Озеро собственной неуверенности под холодом отношения окружающих лишь превращал гладь воды в лёд и делал все страхи крепче. Доверять она матери не могла из-за того, что та всегда пропадала на работе, и Лера иногда даже забывала лицо родителя. Осушить озеро она пыталась и через друзей, и через хобби, но воды лишь становилось больше если не с каждым днём, то с каждой неделей. И иногда после школы ей слышалась игра на скрипке, как вой надежды бесконечно близкий и далёкий от музыканта, которого она никогда не знала.
Лера садилась делать уроки лишь поздно ночью, когда брат с сестрой сопели рядом на двухъярусной после ужина старшей. Она писала очень тихо, и тишину дома лишь могла прервать дверь, которую открывала мама после ночной смены, уходящая сразу спать, не говоря дочери ни слова, хотя она видела свет из детской комнаты. Лера в это время же переставала даже дышать, надеясь, что мама её не заметит, чтобы уставшая женщина не утруждалась произносить лишние слова.
Часто Бориса мама настигала спящего на диване, когда лицо того было закрыто книгой после марафона чтения. Так получилось и сегодня. Она его растолкала, тихонько потрепав за плечо и поцеловав в лоб. Боря после этого нехотя открывал глаза.
– Ты опять читал? Уроки хотя бы сделал? – спросила его мама, убирая волосы в бок седые пряди сына с его лица.
– Да, конечно – ответил ей Борис, пытаясь найти очки где-то за спиной, но постоянно ощупывая лишь книги.
– Ну хорошо – и мама посмотрела на скрипку, всю старую с потёртостями, сколами и трещинками, гриф на которой был склеен не один раз. Инструмент лежал на ковре, посередине комнаты и глядел своими потускневшими струнами в потолок, а смычок валялся рядом со шкафом. – Может, сыграешь маме?
– А не поздно?
Мама лишь похлопала его по плечу и показала головой, что нет, не поздно. Боря встал с дивана, и пытаясь нащупать в темноте смычок, поползал по полу. Наконец, после того как нашёл его, встал в позу и начал водить им по скрипке. И после каждого взмаха началась литься музыка, великолепно-ласкающая слух и давящая на живое в груди. Парень закрыл глаза и всё изливал и изливал всего себя, стоя посередине квартиры, Вся комната в голове его растворилась, музыка сломила все мыслимые и немыслимые рамки и пространство. Он словно и забыл, что мама сидит перед ним, Боря лишь открывал канал своего душевного беспокойства, радости и дум. Скрипка слилась с ним в одно единое, а музыка была их кровью, кровью этого существа, сплетённого из всех эмоций. Мелодия была на удивление быстрой и бойкой, но грустной и тёмной. В голове Бори лишь темнота с ничем танцевала, а огонь душевной спокойной тоски с плачем одиночества от любви к никому рисовали какие-то знаки неизвестных языков. И с каждым движением смычка все движения танца с рисунком ускорялись. И будто душа кровоточила и конец. Боря издал последний аккорд, и опустил руки. Его оставалось таким же безжизненно отстранённым, но внутри кошки отскребли уже все стены сердца. Дыхание было таким же спокойным, но градус его повысился на два-три градуса. Он положил скрипку в чехол и поставил его в шкаф под радостные возгласы мамы, хотя они и не доходили до его мозга, застревая где-то перед перепонкой. Он снова уселся читать, пока мама занималась хозяйскими делами или смотрела российские сериалы, где плохие актёры пытались играть как пародия на хороших, а хорошие пытались играть на своём уровне, но лишь получалась такая же низкопробная пародия.
Конец ознакомительного фрагмента.