Два одиночества
Шрифт:
Меня всю трясло от омерзения…
— Да, да, член, каменный и очень большой до самого упора. Милая, да он порвёт ей внутренности!
И столько праведного возмущения в его голосе, что стало стыдно за себя. Да какая ему разница, что я написала? Главное, чтобы было возбуждающе. Это же эротика, в конце концов!
— Это рассказ, — простонала я.
— И что, нужно отходить от реальности? Хочешь проверить на себе, что чувствует женщина, когда в неё входят резко и до упора?
Я дрожала от ужаса. Он что же, меня обозвал недотраханной девственницей, а теперь решил дотрахать? Нет, просто оттрахать! О господи,
— Нет-нет, прошу, не надо, — надломленно зашептала, уже не сдерживая рыдания.
— Тихо-тихо, — его пальцы коснулись моей щеки, стёрли слёзы. Тихий смех подлил масла в мою ненависть. Урод! Какой же он урод! — Я не трону тебя, клянусь. Просто хотел показать тебе, как ты была не права, чтобы на своей шкуре почувствовала настоящие эмоции от ситуации, в которую ты кинула свою героиню. Она же не нимфоманка, а обычная женщина, как ты.
— Ты сбрендивший придурок, — не выдержала я его издевательски покровительственного тона. — Да что ты можешь знать о том, что чувствует женщина? Самый умный?
— Виола, Виола, если будешь так вести себя, мы продолжим. Ты должна проникнуться атмосферой своей истории, испытать ту гамму удовольствия, что приготовила для своей героини.
Да он сумасшедший! Там же… О нет, господи, только не это!
— Я на тебя в суд подам, понял?
Слабая попытка быть гордой и независимой вызвала лишь смех и вновь ласковые пальцы нежно стёрли мои слёзы.
— А я на тебя за то, что нанесла мне моральную травму своей писаниной. Я вообще-то твой преданный читатель. Виола, — с какой-то усталостью шепнул мужчина, — ты можешь мне объяснить, почему вообще стала писать эту порнуху. У тебя же такие чудесные истории есть. Моя любимая «Невинность принцессы». Я в диком восторге от неё, так зачем нужна «Порочная плоть»?
Обалдеть! Меня читает мужчина. Это не сразу дошло до моего понимания, но дошло. Мужчина! Не просто читает женскую эротику, но ему ещё и нравятся мои книги! Я, наверное, должна собой гордиться. Если бы этот единственный читатель-мужчина не украл меня и не привязал к кровати. Не добил комментариями, так решил в реале прикончить, доказывая, какая я некомпетентная в вопросах секса.
— Не ты ли меня назвал писакой слезливых женских романов?
— Я. И это был комплимент! Именно в слезливых женских романах ты как раз мастер.
— Комплимент!? — взвилась я, уже ничего не понимая. Разве это комплимент?!
— Да, может, я неясно изъяснился, но именно это имел в виду.
Я расслышала смущение в красивом голосе и растерялась. Получается, я не так его поняла? Надо же. Как стыдно. А ведь именно с этого комментария и началась наша с ним перепалка.
— Обалдеть, — расстроенно прошептала я, поражаясь своей ошибке.
Глава 2
Виола
Тихий смех легко пробежался по нервам. Удивительно чарующий и бархатистый. Я пыталась вспомнить его внешность, но она ускользала от меня, как и имя. Что-то смутное вертелось в голове. Ангел. При чём тут ангел? Затем, как вспышка, пришло воспоминание. Он ведь назвал мне настоящее имя, не Крум, нет-нет, что-то другое. Неужели его зовут Ангел? Как-то странно для манаукца. Хотя теперь уже и в этом я стала сомневаться. А был ли тот, с кем я вчера напилась вдрызг, манаукцем?
Противно признаваться себе, что я неверно истолковала его комментарий. Возможно, он прав, и нужно было лучше изъясняться. Но лично для меня писака — уже оскорбление. И я не выдернула это высказывание из контекста, нет. Он так и написал мне, что я писака слезливых женских романов и что порнуха не моё. Тяжело вздохнув, прислушалась к тому, что делал манаукец, но услышала лишь его дыхание рядом. Нужно было уже разбираться в том, какую цель он преследует, удерживая меня в таком положении, можно сказать, в прологе моего же слишком откровенного романа.
— Скажи, что ты от меня хочешь? — осторожно спросила.
Он обещал меня не трогать и вроде бы собирался держать слово. Насколько я знала манаукцев, они все насчёт женщин немного повёрнутые, и бережное отношение — это не дань традициям, это у них в крови. Вот только у меня в голове не укладывалось как можно сочетать яростный нрав и трепетное отношение к женщине. Мне казалось, что всё равно рано или поздно сорвутся все предохранители. Не зря же есть поговорка: «В тихом омуте черти водятся».
— Или откажись от идеи дописывать «Порочную плоть» или перепиши так, чтобы мне нравилось. Увы, но я не верю твоим стервам, они слишком искусственные. Я могу научить тебя, показать, как ведут себя настоящие стервы, и ты сможешь написать так, чтобы все твои читательницы пищали от восторга. Поверь, я знаю, о чём говорю. У тебя получится написать настоящую хозяйку жизни. Стоит лишь рискнуть или отказаться от этой идеи и написать то, в чём ты сильна, в красивой нежной эротике про милых и искренних девственниц.
Я вспыхнула от злости. Опять он намекал на девственниц. Почему? Неужели я проболталась ему? Могла ли я раскрыть ему страшную тайну вчера? О господи, могла. И суд по всему даже сделала это! Словно в подтверждение моих страхов манаукец прошептал рядом с моими губами, обдавая их тёплым дыханием, от чего я дёрнулась назад, вдавливая головой подушку:
— Я знаю твой секрет, Виола. Поверь, я никогда не расскажу, что ты невинная девушка, которая пишет самое откровенное порно на станции.
— Нет, не самое! — возмутилась в ответ. — Алана Фреш — вот кто самый крутой автор эротических романов.
— Виола, ну нашла с кем себя сравнивать. Да у неё героини все потасканные жизнью женщины, которые ненавидят мужиков. Поэтому и измываются над ними, и пол книги рассказывают какие они несчастные, пока не найдётся единственный, который вместо того, чтобы отомстить за весь мужской род, падает к ногам, прости меня, Виола, за бранные слова, но потаскухе. Поверь, это не то, что готовы читать многие.
— Ты не понимаешь, там такая страсть…
На мой рот опустилась горячая ладонь, и тихий смех опять пробрался под кожу. Обалдеть как приятно. Если он так продолжит… Нет, лучше чтобы остановился. И как это у него так получается, вроде и молчит… Так, стоп, что это за странное чувство де-жавю? Казалось, я уже так говорила. Или думала. Господи, только не это! Меня бросило в жар от мысли, что я могла… или не могла? Да зачем я так нажралась вчера, что не могу вспомнить ничего толком? Говорила я или всё же подумала, что хочу его, такого сладкоголосого? Вот только манаукцу было невдомёк о моих страданиях, он продолжал уговаривать меня. Да как уговаривал! Не каждый попрошайка, вымаливающий кредитки, обладал таким даром убеждения, как этот порочный Ангел.