Два одиночества
Шрифт:
– Юленька, от вашей красоты я просто теряю голову и, кажется, готов подписать самый невыгодный договор. Просто я приготовил вам небольшой сюрприз, который подойдёт чуть позднее, на дессерт. Поэтому мне хочется закончить наши дела как можно скорее.
– Надеюсь, сюрприз приятный? Я не люблю неприятных сюрпризов.
– Да кто же их любит? Не волнуйтесь. Я думаю, он вам понравится. А вы всё-таки попробуйте вино. Ваше здоровье.
Юля пригубила вино. Оно действительно было очень хорошим. Игорь Николаевич знал толк в винах. Как, впрочем, и во всём остальном. С ним она познакомилась год назад в Москве. Крупный российский предприниматель, он оказался выходцем из её города и. более того, у
– Здравствуй, Юлия.
Она обернулась. За её спиной стоял ОН. Тот, из-за которого на втором курсе было пролито столько слёз. «Поматросил и бросил» – как сказала её однокурсница Галька Свиридова. И вот он сейчас перед ней с букетом сногсшибательных лилий. Он всегда умел делать шикарные жесты.
– Здравствуй, Юра.
Голос предательски дрожал. Старая любовь, в своё время затоптанная и безжалостно умерщвлённая, вдруг ожила. Ну и пусть тогда он перешагнул через нее и устремился навстречу новым наслаждениям. Зато сейчас он останется с ней.
– Вот это и есть мой маленький сюрприз. Надеюсь, приятный. Пожалуй, я пойду. Завтра я жду ваши бумаги, Юленька. Хорошо вам посидеть. Всего доброго.
Игорь Николаевич встал из-за стола и пошёл к выходу. Они остались одни. Сколько раз она представляла их встречу, а всё произошло так неожиданно.
– Я очень рад тебя видеть. Ты стала ещё прекрасней.
– А ты всё такой же пижон и бабник?
– Ты мне никак не можешь простить прошлое? Я изменился. И все эти годы думал только о тебе. Прости меня.
Юля слушала этот голос и наслаждалась его звуками. Они говорили и говорили о себе, о работе, об общих знакомых. Заиграла музыка. Это был Джо Дассен. «Люксембургский сад». Её любимая песня.
– Твоя любимая. Пойдем, потанцуем?
– Поёдём. А ты помнишь и это?
– Я всё помню. Пошли.
Он повёл её в танце, как всегда уверенно и умело. Юля склонила свою голову ему на плечо и целиком отдалась своим чувствам. Юра наклонился и поцеловал её. Это было безумие. Преуспевающая бизнес-леди, достаточно известная в городе, целуется посреди ресторана. «У меня настолько безупречная репутация, что её давно уже пора испортить» -вспомнила она фразу из «Служебного романа»: «Пусть». Она прижалась к нему всем телом и страстно ответила на поцелуй.
– Поедем? – он заглянул ей в глаза.
– Куда?
– Куда хочешь.
– Тогда поехали ко мне.
– Поехали.
Они начали целоваться прямо в подъезде. Задыхаясь от страсти, Юлия едва смогла найти на ощупь ключи от квартиры. Они шли по коридору, сбрасывая с себя предметы одежды, ничего не видя и не слыша. Пару раз звонил телефон, но им совершенно не было дела до телефона. Изнемогающие от желания, они рухнули на кровать, и отдались своей страсти. Голова шла кругом, и ей совсем не хотелось думать о своих поступках. Что будет – то будет. Ночь была бешенной. Наконец, устав от страсти, они рухнули бок о бок и уснули.
Он выскочил из переулка прямо под колёса БТРа. Лет двенадцать на вид, на плече труба противотанкового гранатомёта. Водитель успел нажать на тормоз, чтобы не задавить подростка. Макс закричал. Слишком свежо было в памяти, как такой же пацан уничтожил танк вместе с экипажем. Механик-водитель танка тоже не захотел давить мальца. Максим сорвал с плеча автомат и нажал на спусковой крючок. Фигура подростка подломилась и граната, выпущенная из гранатомёта, ушла в синее небо. От прикосновения чьей-то руки ко лбу Макс проснулся.
– Сынок, ты так кричал во сне. – Сказала мать.
– Извини, мама. Сколько сейчас времени?
– Скоро семь.
– Я встану.
– Полежи ещё! Рано, ведь.
– Нет. Мне надо на работу.
–Какая работа? Ты ещё не оправился от болезни. И вообще, ты прекрасно знаешь, что я всегда была против твоей работы. Кадровый офицер, и работает извозчиком!
– Мама!
– Что, мама? Я каждый день места себе не нахожу. Сколько в новостях передают об убийствах таксистов! Да ещё и живёшь у чёрта на куличках. У нас прекрасная квартира, а он сослал себя на дачи и живёт в какой-то развалюхе. Поэтому у тебя ни друзей нет, ни женщины порядочной.
–Мои друзья на войне остались. И меня устраивает одиночество. А женщины… Это отдельная тема.
Настроение вдруг испортилось, и Макс, чертыхнувшись, пошёл умываться. Да, город есть город. Горячая вода, тёплый туалет. Может, когда-нибудь, когда память о войне зарубцуется в душе, он и вернётся в эту квартиру. А пока… Пусть никто не слышит, как по ночам он скрежещет зубами и просыпается от собственного крика. Так удобней. Мать уже накрыла завтрак и неодобрительно наблюдала, как Максим быстро, по-армейски. проглотил бутерброд, варёное яйцо, запил всё это кофе и, одевшись, выскочил на улицу. «Москвич» на стоянке стоял грязный и, казалось, поникший, как брошенная собака. Чувство жалости шевельнулось в душе к этому преданному товарищу.
– Привет, друг. Соскучился? Извини, болел. Сейчас заедем на мойку, приведём тебя в порядок и на работу.
Охранник с удивлением наблюдал за этим монологом. Максиму стало неловко, он быстро сел за руль и выехал с территории автостоянки. Действительно, было ещё рано. Работающую мойку в такую рань пришлось поискать. Но всё равно, несмотря на потерянное время, на пятак он приехал первым. «Кто рано встаёт – тому бог подаёт», -подумалось Максиму. Откинувшись на подголовник, Он задремал, но стук в стекло быстро разбудил его. В машину заглядывал мужчина, судя по его импозантному виду, достаточно обеспеченный. Такие, обычно не торгуются.
– Шеф. свободен?
– Да, садитесь. Куда едем?
– Подожди. Сейчас дама подойдёт. Я пораньше вышел, чтобы тачку поймать. А она… Женщины, сам знаешь, как собираются. Особенно после ночи любви. – Мужик сыто улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны и сразу, почему-то, стал неприятен Максу. Желания продолжить разговор не было. Максим открыл дверцу, вылез из салона и закурил. Однако мужик молчать не желал и тоже выбрался наружу.
–Уже утро, а темно так. Хорошо, что у меня зажигалка с фонариком. А так можно и ноги переломать. Я, пока к тебе близко не подошёл, даже и не понял, что это «Москвич». Извини, шеф, но таких тёлок, как моя, на таких машинах не возят. Но деваться некуда. В такую рань выбор невелик.