Два романа об отравителях
Шрифт:
— По — вашему, Селия крала просто потому, что ей хотелось заполучить чужие вещи?
— Разумеется.
— Значит, она была человеком без стыда и совести?
— Боюсь, что так.
— М — да! — сказал инспектор Шарп, качая головой. — Нехорошо.
— Увы, разочаровываться в людях всегда грустно.
— Насколько я понимаю, тогда зашла речь о полиции?
— Да. И по — моему, надо было ее вызвать.
— Даже когда Селия призналась?
— Я думаю, да. Я не считаю, что такие поступки должны сходить людям с рук.
— То есть нечего покрывать воров, приписывая им клептоманию,
— Ну… примерно так.
— А вместо этого все кончилось хорошо, и мисс Остин уже слышала свадебные колокола.
— Ну, от Колина Макнаба всего можно ожидать, — злобно ответила Джин Томлинсон. — Я уверена, что он — атеист. И вообще он — скептик и циник, очень неприятный молодой человек. Не удивлюсь, если выяснится, что он — коммунист!
— Неужели? — воскликнул инспектор Шарп и покачал головой: — Ай — ай — ай.
— Я глубоко убеждена, что он поддерживал Селию потому, что для него частная собственность не священна. Он, видно, считает, что чужое брать не зазорно.
— Но все — таки, — возразил инспектор, — мисс Остин сама призналась в кражах.
— После того, как ее уличили, — резко парировала Джин.
— Кто ее уличил?
— Ну, этот, мистер… как его звали… Пуаро, который приходил к нам.
— А почему вы решили, что он ее уличил? Он ничего подобного не говорил. Он просто посоветовал вызвать полицию.
— Ну, значит, он дал ей понять, что знает. И, увидев, что игра проиграна, она поспешила покаяться.
— А как насчет конспектов Элизабет Джонстон? Она и в этом созналась?
— Честно говоря, не знаю. Наверное.
— Ошибаетесь, — сказал Шарп. — Она упорно настаивала на своей непричастности к этому делу.
— Ну, может быть. Пожалуй, здесь она действительно не виновата.
— На ваш взгляд, тут замешан Нигель Чэпмен?
— Да нет. Скорее Акибомбо.
— Правда? Почему?
— Из зависти. Цветные вообще страшно завистливы и истеричны.
— Интересно… А когда вы в последний раз видели Селию Остин?
— В пятницу вечером, после ужина.
— Кто пошел спать раньше: она или вы?
— Я.
— Вы не заходили потом к ней в комнату?
— Нет.
— А кто, по — вашему, мог подсыпать ей в кофе морфий — если, конечно, его подсыпали в кофе?
— Понятия не имею.
— Скажите, а никто из студентов не держал морфий в общежитии?
— Да нет… наверное, нет.
— Вы как — то нерешительно отвечаете, мисс Томлинсон.
— Я просто подумала… Понимаете, тут был один глупый спор.
— Какой спор?
— Однажды наши мальчики поспорили…
— О чем же?
— Они спорили об убийствах, о том, каким способом можно убить человека. И в частности, о ядах.
— А кто участвовал в споре?
— По — моему, начали его Колин с Нигелем, потом к ним присоединился Лен Бейтсон… да, еще там была Патрисия.
— Вы не могли бы вспомнить поточнее, о чем они говорили? Как возник спор?
Джин Томлинсон немного подумала.
— По — моему, сначала они спорили об отравлениях… дескать, яд достать трудно, и убийца обычно попадается либо при попытке купить яд, либо потом полиция нападает на его след. А Нигель сказал, что вовсе не обязательно. Он утверждал, что может достать яд тремя различными способами и ни одна живая душа ничего не узнает. Лен Бейтсон сказал, что Нигель болтает чепуху, а Нигель возразил, что готов доказать свою правоту на деле. Пат, естественно, поддержала Нигеля — она сказала, что и Лен, и Колин… да и Селия тоже могут раздобыть яд в больнице. Но у Нигеля на уме было совсем другое. Он сказал, что Селия не может незаметно стащить препарат из аптеки. Рано или поздно его хватятся и поймут, как он исчез. Но Пат с ним не согласилась; ведь Селия может, сказала она, вылить содержимое пузырька и налить туда что — нибудь другое. Колин засмеялся и сказал, что пациенты забросают врачей жалобами. Но Нигель, оказывается, не собирался прибегать к особым ухищрениям. Он сказал, что хотя он и не имеет прямого доступа к лекарствам — ведь он не врач и не фармацевт, — однако все равно ему ничего не стоит достать яд тремя различными способами. Тут Лен Бейтсон сказал: «Ну, допустим, а какими?» А Нигель ему в ответ: «Сейчас я этого не скажу, но давай поспорим, что через три недели я продемонстрирую тебе три пузырька со смертельными ядами». А Лен сказал: «Я готов поспорить на пять фунтов, что у тебя ничего не выйдет».
— И что дальше? — спросил инспектор, видя, что Джин умолкла.
— Разговоры о ядах на какое — то время прекратились, но однажды вечером — мы сидели в гостиной — Нигель сказал: «Ну что ж, ребята, я свое слово сдержал». И положил на стол упаковку таблеток гиосцина, пузырек с настойкой наперстянки и маленький флакончик с тартратом морфия.
Инспектор отрывисто произнес:
— Флакончик с тартратом морфия? На нем была наклейка? А на других ядах?
— Я не заметила, но, по — моему, там не было больничных этикеток.
— И что произошло дальше?
— Разумеется, начались разговоры. Лен Бейтсон сказал: «Учти, что, если теперь ты кого — нибудь убьешь, тебя найдут в два счета». А Нигель ответил: «Ошибаешься. Я не медик, к больницам отношения не имею, так что никому и в голову не придет меня подозревать. Тем более что я эти яды не покупал». А Колин Макнаб вынул трубку изо рта и произнес: «Да тебе бы никто и не продал без рецепта». В общем, они попререкались, но в конце концов Лен признал себя побежденным. «Правда, сейчас у меня нет денег, но я заплачу, не сомневайся, — сказал он и добавил: — А что мы будем делать с вещественными доказательствами твоей правоты?» Нигель усмехнулся и ответил, что лучше выбросить их от греха подальше, и тогда они вытряхнули таблетки и бросили их в огонь. Порошок морфия они тоже сожгли, а настойку наперстянки вылили в туалет.
— А куда они дели пузырьки?
— Не знаю. Наверное, выкинули в корзину для мусора.
— А яды они точно уничтожили?
— Да, конечно. Я своими глазами видела.
— Когда это случилось?
— Недели две назад… примерно…
— Понятно. Спасибо, мисс Томлинсон.
Однако Джин уходить не торопилась, ей явно хотелось узнать побольше.
— Вы думаете, то, что я рассказала, важно?
— Не знаю, вполне может быть.
Какое — то время инспектор Шарп сидел задумавшись. Потом опять вызвал Нигеля Чэпмена.