Два секрета для бывшего

Павлова Дина

— Нет, я ем как все. Все продукты… Только не употребляю острое и алкоголь.

— Поняла. Я вам принесу обед через полчаса.

Аля меня успокаивает окончательно. Она непохожа на злыдню… Как и Аркадий Павлович. К тому же я очень устала за эти полдня. Поэтому, как только няня уходит, я устраиваюсь на широкую кровать, кладу рядом ребенка, и мы мгновенно засыпаем.

Меня будит Аля… Пора обедать. Котя спит как убитый, сложил ручонки под голову, оттопырил попку и сопит. Я не

решаюсь его тревожить и переносить в кроватку.

— Я вас провожу до столовой.

— А можно мне принести обед сюда? — улыбаюсь.

— Конечно.

День проходит без приключений. Я практически не выхожу из комнаты. А вот к вечеру появляется Герман. Я в этот момент сижу на кровати. Посадив Котю на колени, я хлопаю в его ладошки и напеваю ему. А мой сыночек, не спуская с меня ярко-голубых глаз, повизгивает от восторга. Ему нравятся мои вокальные данные, несмотря на полное отсутствие таланта.

Я пою песню про зайчика, когда в дверь стучатся. И судя по громкости звука, я понимаю, что это точно не персонал.

— Войдите, — я прижимаю сына плотнее к себе, и на пороге появляется Герман. Он заходит резко, закрывает дверь с силой, и та хлопает… В моем воображении это похоже на раскат грома… Но в его глазах я чувствую растерянность, совершенно ему не свойственную. Я молчу, да и он тоже. Он смотрит на меня, потом на кроватку Коти и, подумав, вдруг произносит:

— Нравится?

— Кроватка?

— Кроватка.

— Очень, — киваю, — Очень красивая.

— Тебя тут не обижают? Все в порядке?

Мы в одной комнате, и больше никого нет. Я смотрю на то как теплый электрический свет от лампы освещает лицо Германа, и на меня накатывает смущение. В воздухе висит интимность, излишняя. И Герман видимо тоже это чувствует. Он не смотрит ни на меня, ни на сына.

— Все хорошо.

— Меня завтра не будет. Если что-то пойдет не так, позвонишь, — он протягивает мне листок с номером и поспешно выходит из комнаты. Котя замер и даже не шевелится, словно вот вот расплачется. А у мое сердце снова бьется как колокол. Мне жарко и холодно одновременно.

Глава 11. Катя

Глава 11. Катя

После того как Герман уходит, я еще долго не могу успокоиться… У меня мандраж: руки дрожат, громко бьется сердце и хочется плакать. Мне кажется что я до сих пор люблю этого предателя! И от этого так больно… Надо выбросить из головы глупости, не до них сейчас! Я кормлю Котю из баночки, которая была у меня в сумке, твердо решив, что завтра надо попросить что бы ему сделали овощное пюре. И когда он сытый и наигравшийся начинает засыпать, я ложусь вмести с ним. Только уснуть не получается. Я лежу на боку, глядя на умиротворенное личико сына, и мои мысли скачут как кузнечики.

Сначала я проигрываю в голове появление Германа в

моей комнате. Я чувствовала его нервозность… Но теперь переживаю и я… Потом я думаю о Мишеньке. Сыночек мой, сладкий, тебя спасут! Я сделаю все для этого! Умру и снова воскресну! Я все сделаю.

Наконец, ближе к трем часам ночи, я засыпаю. А моя память услужливо подкидывает мне образы прошлого. Вот мы идем с Германом, держась за руки. Мы гуляем по залитому солнцем парку, смеемся… И я уверена, что впереди нас ждет самое лучшее! Что Герман меня любит, а еще он намекает всеми силами, что хотел бы на мне жениться…

Я просыпаюсь в слезах. Мне больно. Все это было в прошлом, и вспоминать о нем — это бередить сердце. Герман меня обманул. Он ведь говорил что мечтает о детях! А когда я сказала что беременна…

Точнее не так. Сначала он обрадовался. Все как я и ожидала. Помню как он схватил меня, поднял и закрутил. Я визжала от счастья! А он лучился счастьем! Говорил что меня ждет сюрприз… А потом…

Ну да, сюрприз. Выгнал, обвинив в недостойном поведении! Будто в один момент в нем что-то сломалось. И это «сломалось» я сейчас вижу в его глазах…

Я просыпаюсь в девять утра, от стука в дверь. Аля. Иду открывать.

— Доброе утро, — говорит шепотом, — Вы уже поднялись? Я могу принести завтрак?

— Доброе утро, если можно — через полчаса.

— Есть пожелания по блюдам?

— Я ем все, а ребенку либо кашу, либо овощное пюре с маслом, — улыбаюсь. Я пока что не хочу покидать пределы комнаты. Пусть думают что я избалованная, раз я не хожу в столовую своими ножками, но… Плевать на это. Я поворачиваюсь к спящему ребенку. Ни в коем случае нельзя оставлять его одного. Ни с кем.

После завтрака, часов в одиннадцать, приходит сообщение от Аркадия Павловича. «Здравствуйте, Екатерина! Сейчас провел переговоры с главврачом. Он говорит что будут готовить к транспортировке уже сегодня. С бортом я договорился. Ночью, даст бог, вылет».

Я улыбаюсь. Отлично! У моего мальчика есть шанс на выздоровление! Я готова прыгать от радости. Все проблемы по сравнению с болезнью ребенка, все ерунда. И сейчас, когда у Мишеньки появился шанс на полноценную, нормальную жизнь, мне плевать на все остальное. Главное Герман не обманул, и сын обязательно вырастет здоровым!

Моя эйфория продолжается до самого вечера, пока… Дверь не распахивается, и в коридоре не появляется совсем не Аля и не Аркадий Павлович.

Я вижу женщину неопределенного возраста, в ярко-красном платье, с накаченными губами и модной стрижкой. С одного взгляда понятно, что она очень лощеная. Четкий овал лица, однако видно, что «уколы красоты» точно были. Я бы ей дала от сорока до шестидесяти лет. Еще нюанс: в ней угадывается что-то неприятное. А может дело в том, что незнакомка на меня так смотрит? Мой взгляд невольно падает на ее блестящий черный клатч, который она придерживает наманикюренными пальчиками.