Два света
Шрифт:
Мечтатель Юстин, который носил в душе своей только идеальное понятие о любви, сначала с недоверчивостью глядел на Полю, боялся насмешки, подозревал ее, но когда заметил в ее глазах блеск какого-то дикого огня, когда наконец уже не мог обманываться в словах девушки, то почувствовал в себе как бы новую силу, — последняя завеса упала с глаз его и открыла ему действительный мир…
Поля с трепетом и состраданием заметила любовь, рождавшуюся в сердце поэта, и обмерла от страха. До сих пор она обманывала себя надеждой, что сама падет жертвой. В первые дни Юстин спешил
Юлиан видел все, но, связанный присутствием президента, преследовал Полю упреками и с завистью глядел на поэта… Сколько раз ни покушался он подойти к девушке, Поля избегала его, садилась близ Юстина, начинала с ним странный разговор о поэзии и прошедшем, восхищалась своим возлюбленным, а последний в огне блуждающих глаз ее черпал неведомую до сих пор силу, рвался из спокойной сферы, в которой жил доселе, и летел в другую — высшую и более лучезарную. Он занимал девушку рассказами, читал ей, открывал свои мечты и самые сокровенные мысли. Поля сидела, точно на горячих угольях, слезы и улыбка светились на ее лице. В девственном сердце поэта любовь была искрою на сухом костре, предвестницей пожара, и одно дуновение разожгло ее. Юстин был в горячке и не узнавал себя.
Несколько подобных дней, которых невозможно описать в подробности, наконец обратили на себя внимание равнодушной Анны, не замешанной и не умевшей участвовать в драме, которая совершалась вокруг нее. Необыкновенное состояние Юлиана, раздражительность Поли, восторги Юстина, неусыпная наблюдательность президента — все это начало беспокоить и эту холодную девушку.
— Что значит все это? — подумала она. — Бедный Юлиан страдает… Что же случилось с ним?
Она сочла самым лучшим спросить об этом Алексея, но Дробицкий не умел и не мог объяснить ей настоящего положения дела.
— Мне кажется, — сказал он, — что Юлиану надоела однообразная жизнь в Карлине, ему нужно развлечение, разнообразие. Юстин, как поэт, может быть, влюбился в панну Аполлонию… а она…
— Заметили вы, как она изменилась с некоторого времени? — спросила Анна.
— В самом деле… может быть, это взаимная склонность!
— О, как бы это было прекрасно!
Анна радостно улыбнулась и прибавила:
— Он был бы счастлив с Полей, она поняла бы его, потому что и в ней много поэзии. Дядя Атаназий предназначает своему любимому питомцу хорошую деревню близ Шуры… Мы также могли бы сделать что-нибудь для Поли…
— Но все это одни догадки, — произнес Алексей со вздохом, — посмотрим еще…
— Я уверена, что мы угадали… О, как я радуюсь судьбе Поли! Бедная сирота! Как трудно было ей найти… человека, который бы оценил ее!.. Большая часть молодых людей испугались бы ее происхождения!
Алексей улыбнулся.
— О, вы демократ! — воскликнула
Анна ушла от Алексея в самом веселом расположении духа… может быть, уже думая о приданом для своей подруги и о будущем ее хозяйстве.
Трое молодых людей сошлись вместе на половине Юлиана. Юстин сидел в задумчивости, Алексей печальный, Карлинский беспокойный, он внутренне страдал. Он несколько раз измерил глазами своего противника, пожал плечами и воскликнул:
— О чем ты думаешь, Юстин, о новой поэме или о новой жизни?
— О той и о другой, — отвечал Поддубинец.
— Признайся, ты влюблен…
— Не думаю, чтобы любовь моя могла принести стыд мне или кому другому… и признаюсь, что я люблю…
— Полю? — спросил Юлиан, стоя против поэта и дергая платок в руках своих.
— Ты угадал, — отвечал поэт, — я страстно люблю.
— Но как возникло в тебе это чувство?
— Да так, как оно всегда возникает! Любовь посылает или Господь Бог, или дьявол, не знаю…
— Но ты любишь?..
— Безумно и первый раз в жизни!
— А она?
Юстин поднял на него глаза и произнес:
— Об этом скажи ты, потому что сам я ничего не знаю, посторонние глаза видят лучше, нежели свои…
Юлиан горько рассмеялся.
— Она, как все женщины, будет любить тебя до тех пор, пока не овладеет тобою совершенно, а потом бросит тебя и предпочтет другого! Юстин, ты начинаешь опасную игру. Берегись! Отдать сердце легко, но нельзя взять его назад невредимым: всегда в нем будет недоставать чего-нибудь. Женщина терзает сердце своего любовника, как ребенок ломает игрушку…
— Сколько раз ты любил, был любим и обманут? — спросил Поддубинец.
— Довольно одного разу, чтобы помнить во всю жизнь…
— Но не для того, чтобы судить о всех…
— Так ты не боишься?
— Я? Нисколько! — воскликнул поэт. — Для меня поэзия и любовь такие сокровища, которые не потребуют от меня слишком дорогой платы: они сами собою оплачиваются… Как поэт, я не нуждаюсь в славе: я чувствую красоту и радуюсь, глядя на Божий мир, этого мне вполне довольно. Как любовник, я сам люблю, и моя любовь возвышает, облагораживает и восхищает меня… Если меня преследуют насмешками, я питаюсь моим вдохновением… Если мне изменят, то из земного существа, которое покинет меня, я создам себе идеал, поставлю его в душе моей и всю жизнь буду молиться ему… воспоминание сообщит этой Галатее жизнь и душу…
— Ты упрям, как поэт! — произнес Карлинский. — С тобою нечего делать… Но что тебе вздумалось влюбиться в птичку, которая своим щебетанием прежде так надоедала тебе?
— Не случалось ли тебе когда-нибудь, — отвечал Юстин, — гуляя по вашему парку, нечаянно находить новые картины, которые прежде не поражали твое внимание, а теперь представляются тебе невыразимо прекрасными? Так точно бывает и с людьми… Поднимается завеса, скрывавшая блеск лица, одно слово указывает нам брата, сестру, и из чужих мы делаемся навеки неразлучными…