Два звонка до войны
Шрифт:
На минуту остановившись, фюрер смахнул пот со лба, вытерев его платком, и щелчком головы отбросил в сторону свою челку, постоянно свисающую на глаза и, казалось бы, мешающую во всем.
Но так могло казаться только самим подчиненным.
С его же личной стороны, как это не показалось бы странным, это была наилучшая маскировка, которая позволяла наблюдать уже ему самому за всеми, кто присутствовал в зале, и даже отчасти за повсюду расположенной охраной, которая на время таких собраний застывала, словно скала, и, можно, сказать
Гитлер не слыл особо жестоким человеком по отношению к своим, но и расслабляться не давал никому.
Очевидно, сказывалось его ефрейторское прошлое, когда еще, будучи в кайзеровской армии, он командовал всего несколькими солдатами, за которых то и дело получал втык от своего непосредственного фельдфебеля.
Потому, дисциплину фюрер любил и соблюдал в точности, как ее же привили ему еще в молодости.
Даже своеобразные движения во многом напоминали те давно ушедшие в небытие годы, когда он торчал в окопе и неизменно отмахивался от окопных вшей.
Своеобразно, то была происходящая, время от времени, встряска его организма, приученного лишь к тому, чтобы освободиться хоть на какой-то период от кучи надоедливых паразитов.
Никто, естественно, не придавал тому именно такого значения, и всем почему-то казалось, что просто он сам по себе такой импульсивный или по-особому гиперстатический, как однажды сказал ему какой-то немецкий профессор, имя и фамилию которого он сам забыл уже давно, а вспоминать прошлое, как всегда, было неприятно даже для него самого.
Но так записали в его личном деле и, возможно, потому все и поверили тому написанному, совсем не придавая ему значения, а просто воспринимая все, как этакую чудаковатость самого фюрера.
Наблюдая за всеми исподлобья, Гитлер оказывал на некоторых своеобразное влияние, отчего порой случались казусы, и какой-либо генерал, то и дело, падал в обморок.
Фюрера, конечно же, все это бесило, и он во всю топал ногами и кричал, чтобы ему неизменно подавали только молодых генералов, крепких здоровьем и готовых идти в бой, как он говорил, вместе с ним.
Но все же иногда прокатывались и молодые, и уже затем Гитлер сам приходил на помощь, помогая им подняться и несколько восторженно при этом говоря:
– Они падают от моей внутренней силы. Я великий идеолог Германии. Я ее вождь. Во мне собраны самые сильные черты немецкого народа, и я их воплощаю в жизнь. Меня не победить злой пулей или снарядом. Я выражаю в своем роде бессмертие. И вы все должны верить тому. И вот вам вполне естественное подтверждение.
Спустя время, лично сам фюрер приводил в чувство упавшего во временное беспамятство человека, и это действительно повергало в шок даже самых стойких из них и мало верящих всей этой баснословной чепухе, которую он им преподносил.
Но все же сила в нем какая-то была, и это признавали многие, но все же признать ее, как какую-то вполне естественную величину, не
Потому, все сводилось к вполне естественному и оправданному самим временем перенапряжению, в результате которого и наблюдались частичные обмороки уставших от своей службы людей.
Зачастую, сам фюрер отправлял таких людей на отдых, и не жалел действительно для них ничего, выделяя где-либо исключительно хорошие места и вознаграждая, конечно же, материально.
– Пусть, чувствуют заботу фюрера. Они – солдаты Германии. Они завоюют нам мир. Мы им обязаны всему. А потому, честь им и хвала, и пускай набираются побыстрее сил.
Естественно, чувствуя такую поддержку со стороны своего руководства, каждый такой генерал или бывало даже обычный солдат свято был предан самому фюреру, ибо на тот момент в его понимании тот был, чуть ли не единственным их всех окружающих людей, который реально оказал помощь и при этом не ограничился лишь какими-то словесного характера признаниями или навешанными на грудь побрякушками, в виде медалей и орденов.
Хотя Гитлер, несомненно, награждал и этим, демонстрируя периодически всю свою искреннюю любовь к военно образованному человеку.
Так он именовал всех без исключения военнослужащих, включая сюда и обычных рядовых существующего на тот период вермахта.
Возможно, за этим стояла его личная проблема какой-то общей неудовлетворенности в деле признания всех его заслуг за годы первой мировой войны, а возможно, он просто сам хотел видеть в них именно такое отражение им собственноручно построенной действительности.
То, что Германия на то время представляла собой единый во всем воинский контингент, не вызывало сомнения ни у кого.
Даже промышленники носили военную форму и отвечали за все по-военному, невзирая на то, что в самой армии, как правило, не служили и имели о ней весьма поверхностное представление.
Но самого Гитлера это не смущало, и в случае какой-либо провинности, он запросто мог отправить любого на фронт или просто в какие-нибудь тыловые подразделения для сбора опыта военной службы и оттачивания величины исполнения вышестоящих приказов.
В целом фюрер по большинству действовал и принимал решения, исходя из своих личных соображений, или из того, как он сам понимал саму суть исполнения, чьего бы там ни было, приказа уже в годы своей молодости.
Собственно, на этом и строилась так называемая дисциплина в немецкой армии, которая оттачивалась годами неуемного наблюдения со стороны самого вождя.
Если кто-то думает, что в той прежней или кайзеровской армии было нечто подобное, то несколько ошибается.
Там присутствовала так называемая палочная дисциплина, доставшаяся во многом всем немцам от предков и передающаяся из поколения в поколение.