Двадцать лет одного лета. Дело № 48
Шрифт:
– Скажите, когда Вы пришли к Голощенковой, дверь в квартиру была открыта или закрыта?
Полина, не раздумывая ни секунды, сразу ответила:
– Дверь в квартиру оказалась чуть приоткрытой. Я позвонила в звонок, но не дожидалась, когда кто-то мне её откроет. Я сама открыла дверь и зашла внутрь. Практически сразу же из кухни мне навстречу вышел Леша.
Следующий вопрос Карецкого был адресован Аношину:
– Алексей, Вы подтверждаете показания подозреваемой Белинской в той части, что дверь в квартиру была открыта?
Аношин
– Я точно не помню, был пьян. Изначально мне показалось, что я открыл дверь, но сейчас начинаю в этом сомневаться.
Затем, еще не много подумав, он добавил:
– Допускаю, что дверь в квартиру не была закрыта на замок.
Такой ответ Карецкого вполне устраивал, и он решил закрепить полученный результат:
– Алексей, скажите, когда Вы с Голощенковой и друзьями пришли в квартиру потерпевшей, кто зашёл последним и закрывалась ли дверь на замок?
Аношин опять задумался, искренне не понимая, к чему такие тонкости, после чего уверенно произнес:
– В квартиру точно последней заходила Голощенкова. Она открыла нам дверь и пропустила вперед, после чего зашла сама. Закрыла ли она дверь, я не знаю, так как не смотрел и уж тем более не придавал на тот момент этому значения. Если бы мне сказали тогда, что это так важно, я бы обратил внимание.
Последнюю фразу он произнёс дерзким тоном и с язвительной улыбкой. Карецкий решил никак не реагировать на этот выпад и продолжил:
– И последний вопрос. Алексей: до вчерашнего вечера Белинская ранее бывала в гостях у Голощенковой?
Над этим вопросом он ни стал раздумывать ни секунды, сочтя его абсолютно безобидным:
– Да, причём неоднократно. Голощенкова сама звала её в гости.
Записав всё сказанное в протокол, Карецкий решил завершать данное следственное действие, перейдя к формальным вопросам, означающим окончание очной ставки:
– Подозреваемая, Вы подтверждаете показания свидетеля Аношина по последнему вопросу?
– Полностью. Я действительно много раз была в квартире у Голощенковой до вчерашнего вечера.
В глубине души Карецкий начинал ликовать, ведь по закону, все неразрешённые сомнения трактуются в пользу обвиняемого. А если через полчаса ещё и потерпевшая подтвердит то, что дверь в квартиру была открытой, квалифицирующий признак «незаконное проникновение в жилище» можно смело отсекать.
Заполнив все пустующие графы и подписав протокол очной ставки, Карецкий обратился к Аношину:
– Я могу Вам дать пять минут для общения.
– Мне не о чем с ней говорить, – резко и грубо ответил он и попросил выпустить его.
Оставив Полину одну в комнате для допросов, Карецкий вышел в коридор, где передал Аношина конвойному.
– Выпустите товарища, – обратился он к дежурному
– Есть хорошие новости…, – начал он, но Белинская его прервала.
– Спасибо, – еле слышно проговорила она и из уголков её глаз покатились слёзы.
– За что? – в недоумении спросил он, предполагая, что это благодарность за проделанную работу в части «незаконного проникновения в жилище», но он ошибался. Тут она ничего понять бы не смогла.
– За завтрак, – также тихо ответила она. – Вы, думаю, не поймёте, как много это для меня значит.
Карецкий уже и думать забыл про эти бутерброды, но всё же ответил:
– Не стоит, всё в порядке.
– Нет, стоит! – чуть более настойчивее, увереннее и громче произнесла Белинская. – Вы единственный, кто обо мне позаботился. Даже он ничего не принёс. А сейчас можно я пойду? Я очень устала…
– Да, конечно, – спокойно ответил Карецкий и поднялся со своего стула. – Сегодня отдыхай, завтра поедем в прокуратуру и суд.
– Меня арестуют?
– Пока ничего не могу сказать. Отдыхай, ни о чём не думай, завтра всё решиться.
– Спасибо ещё раз за всё, – тихо проговорила Полина и также поднялась со своего места.
– В камере не холодно? – поинтересовался Карецкий, в глубине души желая ещё хоть что-то для неё сделать.
– Терпимо, – сказала она и направилась к выходу из следственного кабинета.
Карецкий вызвал конвойного, который затем проводил её в камеру.
– Вениамин, – окрикнул его из своего кабинета Алексей, начальник ИВС, когда тот, направляясь к выходу, прошёл мимо. – Можно тебя на минуточку?
Карецкий зашел в кабинет начальника изолятора и, не спросив разрешения, устало сел на одиноко стоящий возле стены стул.
– А кто это такая? – задал свой вопрос Алексей. Судя по содержанию вопроса, он был для него, видимо, жизненно важным, но для Карецкого он был не столько неуместным, сколько тупым и не понятным.
– Бля, Лёш, в каком смысле «кто это такая»? Ты меня позвал, чтоб задать этот глупый вопрос?
– Да не, я так…, начал оправдываться Алексей. – Я просто к тому, что как-то она не похожа на воровку, уж я – то разбираюсь в людях.
– Верю, – уже более спокойно проговорил Карецкий, хотя он знал, что Алексей разбирался в людях не больше, чем он в лошадях. – Все мы иногда оступаемся, и она не исключение. Наша с тобой задача – помочь таким людям и направить на путь истинный.
Карецкий поднялся со стула и направился к выходу. Перед самой дверью он остановился и обратился к Алексею:
– Просьба у меня маленькая: дай ей теплое одеяло.
– Хорошо, сделаем, но только потому, что это ты попросил.
Карецкий поблагодарил Алексея и извинился за свою резкость. Затем он покинул изолятор и поднялся на второй этаж в свой кабинет, где вызвал к себе одного из стажёров.