Двадцать лет спустя
Шрифт:
— Мустон! — крикнул Портос. — Оседлайте Вулкана и Баярда.
— А мне, сударь, прикажете ехать на Рюсто?
— Нет, возьми хорошую лошадь, Феба или Гордеца. Мы поедем с парадным визитом.
— А! — с облегчением вздыхая, сказал Мушкетон. — Значит, мы поедем только в гости?
— Ну да, Мустон, только и всего, — ответил Портос. — Но на всякий случай положите нам в кобуры пистолеты. Мои уже заряжены и лежат в сумке у седла.
Мушкетон глубоко вздохнул: что за парадный визит, который надо делать, вооружась до зубов?
— Вы правы, д'Артаньян, — сказал Портос, провожая глазами своего уходившего дворецкого и любуясь им. — Достаточно взять одного Мустона, — у него очень представительный вид.
Д'Артаньян улыбнулся.
— А вы разве не будете переодеваться? — спросил Портос.
— Нет, я поеду так, как есть.
— Но ведь вы весь в поту и пыли, и ваши башмаки забрызганы грязью!
— Ничего, этот дорожный костюм только докажет кардиналу, как я спешил явиться к нему.
В эту минуту Мушкетон вернулся с тремя оседланными лошадьми. Д'Артаньян вскочил в седло легко, точно после недельного отдыха.
— Эй! — крикнул он Планше. — Мою боевую шпагу!
— А я взял придворную, — сказал Портос, показывая свою короткую, с золоченым эфесом шпагу.
— Возьмите лучше рапиру, любезный друг.
— Зачем?
— Так, на всякий случай. Поверьте мне, возьмите ее.
— Рапиру, Мустон! — сказал Портос.
— Вы словно на войну собираетесь, сударь! — воскликнул Мушкетон. — Если нам предстоит поход, пожалуйста, не скрывайте этого от меня. Я, по крайней мере, хоть приготовлюсь.
— Вы знаете, Мустон, — сказал д'Артаньян, — что с нами всегда лучше быть готовым ко всему. У вас плохая память, вы забыли, что мы не имеем обыкновения проводить ночи за серенадами и танцами?
— Увы, это истинная правда! — проговорил Мушкетон, вооружаясь с головы до ног. — Я действительно забыл.
Они поехали крупной рысью и в четверть восьмого были около кардинальского дворца. По случаю троицына дня на улицах было очень много народу, и прохожие с удивлением смотрели на двух всадников, из которых один казался таким чистеньким, точно его только что вынули из коробки, а другой был весь покрыт пылью и грязью, словно сейчас прискакал с поля битвы.
Зеваки глазели и на Мушкетона. В те времена роман «Дон-Кихот» был в большой славе, и прохожие уверяли, что это Санчо, потерявший своего господина, но нашедший взамен его двух других.
Войдя в приемную, д'Артаньян очутился среди знакомых; во дворце на карауле стояли как раз мушкетеры его полка. Он показал служителю письмо Мазарини и попросил немедленно доложить о себе.
Служитель поклонился и прошел к его преосвященству.
Д'Артаньян обернулся к Портосу, и ему показалось, что тот вздрогнул.
Он улыбнулся и шепнул ему:
— Смелее, любезный друг, не смущайтесь! Поверьте, орел уж давно закрыл свои глаза, и мы будем иметь дело с простым ястребом. Советую вам держаться так прямо, как на бастионе Сен-Жерве, и не особенно низко кланяться этому итальянцу, чтобы не уронить себя в его мнении.
— Хорошо, хорошо, — ответил Портос.
Возвратился служитель.
— Пожалуйте, господа, — сказал он. — Его преосвященство ожидает вас.
Мазарини сидел у себя в кабинете, просматривая список лиц, получающих пенсии и бенефиции, и старался сократить его, вычеркивая побольше имен.
Он искоса взглянул на д'Артаньяна и Портоса. Глаза его радостно блеснули, но он притворился совершенно равнодушным.
— А, это вы, господин лейтенант! — сказал он. — Вы отлично сделали, что поспешили. Добро пожаловать.
— Благодарю вас, монсеньер. Я весь к вашим услугам, так же как господин дю Валлон, мой старый друг, тот самый, который некогда, желая скрыть свое знатное происхождение, служил под именем Портоса.
Портос поклонился кардиналу.
— Великолепный воин! — сказал Мазарини.
Портос повернул голову направо, потом налево и с большим достоинством расправил плечи.
— Лучший боец во всем королевстве, монсеньер, — сказал Д'Артаньян. — Многие подтвердили бы вам это, если бы только они могли еще говорить.
Портос поклонился д'Артаньяну.
Мазарини любил рослых солдат почти так же, как позднее любил их Фридрих, король прусский. Он с восхищением оглядел мускулистые руки, широкие плечи и внимательные глаза Портоса. Ему казалось, что он видит перед собой во плоти и крови спасение своего поста и умиротворение государства.
Это напомнило ему, что прежде содружество мушкетеров состояло из четырех человек.
— А что же ваши два других, товарища? — спросил он.
Портос открыл рот, полагая, что пора наконец и ему вставить словечко.
Но Д'Артаньян взглядом остановил его.
— Наши друзья не могли приехать сейчас, — сказал он. — Они присоединятся к нам позже.
Мазарини слегка кашлянул.
— А господин дю Валлон не так занят, как они, и согласен вернуться на службу?
— Да, монсеньер, и из одной только преданности к вам, ибо господин де Брасье богат.
— Богат? — повторил Мазарини. Это было единственное слово, имевшее привилегию всегда внушать ему уважение.
— Пятьдесят тысяч ливров годового дохода, — сказал Портос.
Это была первая произнесенная им фраза.
— Так, значит, из одной только преданности ко мне? — проговорил Мазарини со своей лукавой улыбкой. — Из одной только преданности?
— Ваше преосвященство как будто не совсем верит в это слово? — спросил Д'Артаньян.
— А вы, господин гасконец? — сказал Мазарини, облокотясь на стол и опершись подбородком на руки.
— Я? Я верю в преданность, ну, например, как верят имени, данному при святом крещении, которого еще недостаточно одного, без названия поместья. Конечно, бывают люди, более или менее преданные, но я предпочитаю, чтобы в глубине их преданности скрывалось еще кое-что другое.