Двадцать один год
Шрифт:
Меж густых бровей Летиции легла болевая складка.
– Несчастный, - пробормотала она.
– А если бы Эльзу не успели спасти? Что бы с ним было?
Даже Линнет сменила обычное кислое выражение лица на растерянное: казалось, она совершенно не знала, как ей следует держаться и что говорить.
Едва Эльза чуть-чуть окрепла, отец забрал её из Хогвартса. Так что и здесь расчет Марлин оказался верен.
Сириус первое время сильно тосковал. Гадал вместе с Джеймсом, кто мог бы напасть. Люпин, находившийся там же, отмалчивался. Иногда Лили чувствовала, как он окидывает каждую из них изучающим и осуждающим взглядом. И ей становилось невыносимо стыдно, хотя её нельзя было бы назвать даже соучастницей -
“Папа, прости. Я так поступаю один раз, всего один. В следующий раз я докажу, я твоя дочь. Но сейчас не могу”.
Ей было так плохо, что, видно, даже Северус понял это (тем более, что мог догадаться о причинах) и снова принялся таскаться за ней, развлекая, как мог. Он за последнее время придумал пару заклинаний, которые считал довольно забавными: для роста ногтей и заставляющее онеметь. Лили не хотелось с ним ругаться, все же его забота трогала, а разговаривать о чем-то было надо. И она предложила вместе начинать потихоньку готовиться к СОВ. Северус принял её предложение с радостью.
С того времени они часто сидели вместе в библиотеке или уединялись в комнате с гобеленами и вместе склонялись над учебниками и свитками пергамента, строча конспекты. Иногда Лили, устав от зубрежки, рассеяно рисовала на черновиках карандашом. Художница она была неважная, но миниатюрные портреты - лицо и линия плеч - получались неплохо. В задумчивости она сама не замечала, насколько часто рисует Джеймса.
Зато Северус однажды заметил. Когда Лили рисовала, он случайно глянул ей через плечо - и замер, уставившись на пергамент, испещренный миниатюрными портретами Поттера. Лили обернулась: Северус был синевато-белый, глаза остекленели, как у покойника. Новый прилив страха, вызванного его очевидной ревностью, девочка подавила с трудом.
Грустно миновал ноябрь, и вот уже декабрь встал у порога. Марлин, видимо, не смогла все-таки заставить себя сразу взять приз, не пыталась привлечь внимание Сириуса. А может, она просто ждала. Блэк неделю после того, как Эльзу увезли, не смотрел ни на кого - а потом демонстративно принялся гулять по коридорам Хогвартса с оставленной Мальсибером Зои Макмиллан. Хаффлпаффка светилась от счастья и, проходя мимо Мортимера, гордо вздергивала носик. К началу декабря, впрочем, она приутихла, и взгляд и манеры стали боязливыми. О них с Сириусом стали поговаривать, что их отношения зашли куда дальше, чем прилично даже жениху и невесте. А у Зои семья была очень строгих правил, и девушка боялась, что кто-нибудь напишет родителям о её поведении. Тем более, Пенни-Черри регулярно поддразнивала приятельницу тем, что уже сделала это – и только окрик Мэрион заставлял маленькую мучительницу замолчать.
Будь Лили опытнее, она могла бы понять, что опасения Макмиллан не напрасны: слухи были правдивы. Она могла бы заметить, как Сириус раздался в плечах и заматерел в шее, как у Зои изменились, потяжелев, очертания фигуры. То, кажется, был первый скользкий слушок у них на потоке, и он - редкий случай!
– никого не оболгал. Но Лили пока не отошла от скверных мыслей из-за нападения подруг на Эльзу, а еще туманило мир вокруг каждое появление Джеймса Поттера. Он приносил ей цветы из теплиц и пирожные из “Сладкого королевства” - просто так приносил, без намеков, неловко совал в руки, и его неловкость трогала больше, чем самый изысканный комплимент. Он пролетал рядом на метле, когда она гуляла, опасно свешивался, сжимая древко лишь коленями, и болтал ерунду. Но все так же задирал всех, кто ему не понравился, и опять начались его вечные стычки с Северусом. Лили, как старосте, приходилось отчитывать Поттера и снимать баллы. Она невольно слишком много думала о нем днем - удивительно ли, что он ей стал сниться по ночам?
На Хаффлпафф же вообще нашло романтическое поветрие. Толстушку Полли Эббот часто видели после занятий с Арчибальдом Уизерби, а Джон Грин открыто предложил Мэрион Риверс встречаться. Она с немалым достоинством согласилась, и теперь каждые выходные их можно было увидеть бродящими под ручку в Хогсмиде или по окрестностям Хогвартса. На кафе у них не всегда были деньги, но казалось, им ничего не требуется в обществе друг друга.
Однажды, гуляя по свежему снегу, Лили встретила Джона и Мэрион. Они, как обычно, под ручку чинно шагали по тропинке; Мэрион держала в руках раскрытую книжку и негромко читала Джону:
– Я только знал, какою мыслью
Ему судьба — гореть.
И почему на свет дневной он
Не может не смотреть, —
Убил он ту, кого любил он,
И должен умереть.
Лили узнала “Балладу Редингской тюрьмы” Уайльда, и ей как никогда остро вспомнилась ночь, когда рыдающий Джек Файерс прибежал к ним, их три чашки кофе и жесткие слова отца: “Ты должен ответить за то, что сделал”. Мэрион продолжала своим монотонным, хрипловатым голосом:
– Кто слишком скор, кто слишком долог,
Кто купит, кто продаст,
Кто плачет долго, кто — спокойный —
И вздоха не издаст,
Но убивают все любимых, —
Не всем палач воздаст.
– Лили!
– девочка вздрогнула. Как умел Северус так бесшумно приближаться? Впрочем, это на нее просто стихи подействовали угнетающе. И почему Риверс любит все мрачное?
Хотя вообще её можно понять. Давно, еще когда они с Грином были просто друзьями, Лили слышала, как Мэрион рассказывает ему:
– Пока я была маленькой, отцу меня было не с кем оставить, и он меня брал к себе на работу. Однажды поймали темного мага, сумасшедшего фанатика… Обезоружили, но никто не подумал, что у него может быть вторая палочка. Привели в участок, а я как раз там с карандашами сидела. Он выхватил запасную палочку и швырнул в меня Круциатусом.
– О Боже, - Джон приобнял её за плечи.
– Больно было?
– Конечно, больно. Я тогда связки сорвала, так орала - поэтому и хриплю теперь. Память решили не чистить, мало ли как отразится, мне же было всего шесть.
А теперь Джон стряхивал с волос Мэрион снег таким бережным жестом, что не хотелось думать ни о пережитом ею Круциатусе, ни о его давнем разговоре с Батшебой Фергюссон.
К удивлению Лили, приехать на каникулы стоило ей куда меньших душевных сил, чем она предполагала. Под стук колес, под мелькание заснеженных лесов и полей позабылось произошедшее в школе, побледнел силуэт изуродованной Эльзы и трагическая фигура её отца, и даже Джеймс Поттер отдалился, став приятной мыслью, которую сейчас, однако, нет нужды держать в голове.
Петуния на праздники не приехала, сослалась на нехватку средств. Возможно, солгала: она уже работала в фирме и заработок имела – но ни родителей, ни сестру, признаться, не огорчило её отсутствие. Они, как ни когда ,почувствовали себя семьей ,единым целым, самыми необходимыми друг другу людьми, и в доме воцарился покой без прежнего напряжения от присутствия чужого, по сути, человека. Все было, как обычно – хлопоты с мамой на кухне, Сочельник, праздничный стол, рождественская служба, поздравления соседей и родственников – но никогда, даже в детстве, Лили не проникалась праздником с такой полнотой. В ней вспыхнуло ярким огоньком ожидания близкого чуда, ожидание уверенной, ведь чудо неминуемо должно было произойти.