Двадцать пятый с половиной кадр
Шрифт:
Хорошо, что я веду дневник! Вот по его поводу и пришла мне в голову мысль: надо сделать так, чтобы никто не узнал о его существовании, а, тем более, – не нашёл. Я же в любом состоянии должна помнить, что он есть, и где именно находится.
Поэтому решила отправить его самой себе «до востребования». А кому-нибудь из родственников или знакомых пошлю письмо
Ладно, об этом я ещё подумаю, сейчас главное – решить с фильмом. Лучше всего, если это будет одна из моих собственных телевизионных передач. Чтобы она ассоциативно наталкивала меня на мысль о Именьковском кладе, или о Соловьёве, или о музее.
Кстати, всё это я снимала. И не один раз! Например, была передача о краеведческом музее и отдельная – о литературном, пару раз мы показывали археологов (того же Смыкова) и раскопки. О Соловьёве тоже были две передачи, последняя – как раз о найденном кладе. Но всё это сейчас мне не подходит – подобные ассоциации и для Игоря Дмитриевича будут очевидны, а надо, чтобы поняла их только я…
Стоп! Есть такая передача! Несколько лет назад мы снимали известного симбирского виноградаря Вюнша. Этот сюжет, от начала до конца, будет напоминать мне о Соловьёве. Во-первых, именно Сергей Борисович нас и познакомил. Во-вторых, речь в передаче идёт о приготовлении вина из листьев винограда. Этот экзотический способ много лет успешно использует и сам Соловьёв. И вполне удачно, в чём я вчера в очередной раз убедилась.
Всё! Бегу на канал!..
4 марта 2003 года, вторник (расшифровано с диктофона)
Сейчас вышла из «25-го кадра». И решила сразу наговорить свои впечатления на диктофон. Делаю эти записи на ходу, потому что уже опаздываю в университет. А если не зафиксирую сейчас – боюсь, что-то забуду.
Вроде, никогда не было проблем с памятью. А тут вдруг появилось ощущение,
Меня встречает директор фирмы Игорь Дмитриевич:
– Принесли фильм?
– Да (я протягиваю видеокассету).
– Сейчас наш специалист скопирует его в компьютер и расставит двадцать пятые кадры, мотивирующие ваше похудание.
– Это долго?
– Нет, всё отлажено. Минут пятнадцать-двадцать – и будет готово. А пока вас осмотрит наш врач: померит давление, пульс. Это стандартная процедура. Мы не можем рисковать вашим здоровьем!
– Хорошо.
Мы прошли через гостиную с мягкой мебелью тревожного жёлтого цвета и пустыми стеклянными стеллажами. Вошли в дверь в дальнем углу справа. За ней оказалась крохотная комнатка без окон. Стены в ней почему-то обиты белым пористым материалом. И вся мебель тоже белая. Только на небольшом пустом столе как-то противоестественно чернела коробка старого тонометра.
Возле стола стояли три деревянных стула: два совершенно обычных – по бокам. И один, с высокой сплошной спинкой, делающей его похожим на трон, – между столом и входной дверью.
Меня посадили на этот стул, так что взгляд мой упирался в пустую стену, а вход оказался за спиной.
Игорь Дмитриевич сел слева.
А справа сидела женщина в белом халате и в такой же шапочке, полностью скрывающей её волосы. На шее у неё висел стетоскоп, а на лоб была прикреплена блестящая круглая штука с дыркой, какие бывают у лор-врачей. Я сразу подумала: интересно – зачем она ей? Ещё больше меня удивили хирургические перчатки на её руках, будто она собиралась делать укол, а не измерять давление.
Врач попросила меня закатать рукав и закрепила манжету тонометра. Повисла пауза.
– Сто двадцать на восемьдесят, – сказала она через некоторое время. – Очень хорошо! А вот пульс – девяносто пять. Частит! Волнуетесь?
Конец ознакомительного фрагмента.