Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Шрифт:
Посреди этого травянистого болота, преимущественно из водорослей, я заметил много прелестных звездчатых алцион розового цвета, актиний, раскинувших свои длинные косматые щупальца, красных и голубых медуз и в огромном числе больших корнеротов Кювье, имеющих вид голубоватых зонтиков, окаймленных фиолетовыми фестонами. Весь день 22 февраля мы провели в Саргассовом море, где рыбы и ракообразные животные жили в зелени и находили изобильную пищу. На следующий день океан принял свой обычный вид.
С этого времени в течение девятнадцати дней, с 23 февраля по 12 марта, «Наутилус» держался середины Атлантического океана и шел со скоростью ста лье в сутки. Очевидно, капитан Немо придерживался программы своего подводного путешествия, и я ничуть не сомневался, что он намеревается обогнуть мыс Горн и затем вернуться к тропической части океана.
Итак, Нед Ленд имел основание опасаться: в этих обширных морях, лишенных островов, нечего было и думать о побеге. Понятно, что не было надежды и противодействовать воле капитана Немо. Оставался единственный исход — покориться; но я думаю, что в том, чего нельзя достичь силой или хитростью, убеждение может иметь успех. Может быть, капитан Немо по окончании своего путешествия согласится возвратить нам свободу, обязав нас клятвой никогда и никому не рассказывать тайны его существования. Клятвой чести, которую мы бы, конечно, сдержали. Но по этому щекотливому вопросу необходимо предварительно иметь объяснение. А как он отнесется к нашему притязанию на свободу?
Ведь он с самого начала весьма категорично заявил нам, что ввиду сохранения тайны его существования необходимо нас подвергнуть вечному заточению на борту «Наутилуса». Мое молчание в течение четырех месяцев может быть принято за мое согласие подчиниться его решению. Заведя речь о нашем освобождении, мы можем вызвать в нем подозрение, которое, в свою очередь, может повредить нашим намерениям, если впоследствии представится благоприятный случай для бегства.
Я взвешивал, обдумывал все эти доводы, излагал их Конселю, который находился в таком же затруднении, как и я. Хотя я не принадлежу к числу лиц, которые легко поддаются унынию, но вполне сознавал, что наши шансы увидеть когда-либо себе подобных уменьшаются с каждым днем, и в особенности с того времени, когда капитан Немо повел «Наутилус» к югу Атлантического океана.
В продолжение девятнадцати дней, о которых я упоминал выше, наше путешествие не сопровождалось никакими особенными приключениями. Я редко видел капитана Немо. Он часто работал в библиотеке, и я иногда находил оставленные им полуоткрытыми книги и преимущественно труды по естественной истории. Мое сочинение о морском дне, которое он перелистывал, было покрыто отметками на полях и примечаниями, которые иногда противоречили моим теориям и системам. По-видимому, капитан Немо остался доволен моим сочинением о морском дне и, несомненно, отнесся к нему более чем внимательно. Он этим ограничился, так как весьма редко со мной рассуждал о моем труде. Иногда до меня доносились меланхолические звуки органа, на котором он играл с большим выражением, но только по ночам, среди таинственного мрака, когда «Наутилус» засыпал в пустынях океана.
Эту часть путешествия мы совершили, плывя целыми днями на поверхности океана. Море было почти пустынно. Только изредка показывались парусные суда с грузами для Индии, державшие путь к мысу Доброй Надежды. Впрочем, был случай, когда нас стало преследовать китобойное судно, вероятно, приняв «Наутилус» за огромного кита высокой ценности. Капитан Немо, не желая, чтобы эти честные люди тратили даром время и труд, положил конец охоте, заставив «Наутилус» идти под водой. Этот инцидент, казалось, очень заинтересовал Неда Ленда, и я не ошибусь, если скажу, что канадец весьма сожалел, что наше китообразное животное создано из стали и железа, а потому не могло быть убито гарпуном встреченных китобойцев.
Рыбы, которых Консель и я наблюдали в этот период нашего плавания, мало отличались от тех, которых мы изучали под другими широтами. Из них главное наше внимание остановили на себе те экземпляры страшного и свирепого рода хрящеватых, разделяемых на три под-рода, которые насчитывают не менее тридцати двух видов, а именно: полосатые акулы длиной в пять метров, с плоской головой и более широкой, чем туловище, с округленным хвостовым плавником и с семью большими черными продольными полосами на спине; жемчужные акулы серо-пепельного цвета с семью открытыми жаберными отверстиями, снабженные одним только спинным плавником, находящимся почти посреди спины.
Проходили также большие морские собаки — рыбы, замечательные своей прожорливостью. Можно не верить рассказам рыболовов, но вот что они сообщают: в желудке одной из этих обжор нашли голову буйвола, целого теленка, у другой — двух тунцов и матроса в форменной одежде, у третьей — солдата с саблей и, наконец, у четвертой — кавалериста с его лошадью. Все это, говоря по правде, может лишь быть предметом нерассуждающей веры. Впрочем, ни одно из этих животных не попало в наши сети, и я не могу удостовериться в их прожорливости.
Стаи резвых дельфинов сопровождали нас целыми днями; они шли отрядами по пять-шесть, сообща охотясь, как волки в полях. Дельфины также весьма прожорливые животные; если опять-таки верить сообщениям копенгагенского профессора, то он нашел в желудке дельфина тринадцать морских свиней и пятнадцать тюленей. Правда, то был дельфин-гладиатор, представитель самого крупного вида, имеющий в длину двадцать четыре фута. Семейство дельфинов имеет десять родов, и те, которых мы встретили, принадлежали к роду длинноносых дельфинов, отличающихся чрезвычайно узкой мордой, превосходящей в четыре раза длину черепа; туловище их было длиной около трех метров, тело черное сверху, внизу — бледно-розовое и усеянное очень редкими маленькими пятнышками.
Я упомяну также из рыб этих морей интересные экземпляры из отряда колючеперых, семейства горбылей. Некоторые авторы — впрочем, более поэты — утверждают, что эти рыбы весьма мелодичны и что их соединенные голоса составляют концерт, с которым не может сравниться хор человеческих голосов. Я не утверждаю, что это неправда, но сожалею, что сциены при встрече с нами не удостоили нас серенадой.
В заключение Консель принялся классифицировать встреченных нами во множестве летучих рыб. Весьма интересна охота за ними дельфинов, которые нападают на них с удивительной ловкостью. Куда бы ни направляли свой полет эти рыбы, хотя бы перелетали через «Наутилус», повсюду встречали открытые рты дельфинов, готовые их схватить. Летучие рыбы, нами встречаемые, принадлежали к виду exococtus evolans или dactylopterus volitans, рот у которых светится. Ночью, когда эти рыбы перелетают небольшие пространства над поверхностью океана и снова опускаются в воду, они кажутся падающими звездами.
До 13 марта наше плавание продолжалось в таких же условиях. В этот день «Наутилус» занимался измерением глубины, что меня весьма заинтересовало.
К этому дню весь пройденный нами путь доходил до тринадцати тысяч лье. Место наше на карте определялось 45°37' южной широты и 37°35' западной долготы. Это было то самое место, где капитан Дэнхэм, командир судна «Герольд», опустил зонд на четырнадцать тысяч метров глубины и не достал дна. Тут же Паркер, лейтенант американского фрегата «Конгресс», не мог достать дна на глубине пятнадцати тысяч ста сорока метров.