Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Шрифт:
— Позвольте спросить вас, капитан, — обратился я к нему, — какая причина этого происшествия?
— Огромная ледяная глыба, целая гора, перевернулась, — ответил он. — Когда основания ледяных гор подмывают более теплые воды, центр тяжести всей массы льда перемещается — подымается выше, тогда они переворачиваются или опрокидываются. Это самое и случилось. Одна из ледяных глыб, опрокинувшись, столкнулась с «Наутилусом», который шел под водой. Затем она подвернулась под его корпус и приподняла его. «Наутилус», врезавшись в эту глыбу, свалился набок, и в этом положении находится до сих пор.
— Разве нельзя освободить его, опорожнив его резервуары, чтобы восстановить равновесие?
— Это и делается теперь, господин профессор. Вы должны слышать, как работают насосы. Взгляните на стрелку манометра, она показывает, что «Наутилус» поднимается, но вместе с ним поднимается и ледяная глыба, и положение судна не изменится до тех пор, пока какое-нибудь обстоятельство не поможет судну от нее освободиться.
Действительно, «Наутилус» продолжал лежать, сильно накренившись на правую сторону. Очевидно, что он выпрямится, как только отделится от глыбы. Но кто знает, что к этому времени мы не столкнемся с толстым слоем льда, покрывающим поверхность воды, и не будем, таким образом, сжаты сверху и снизу льдами?
Я размышлял обо всех возможных последствиях нашего положения, в то время когда капитан Немо продолжал следить за движением стрелки манометра. «Наутилус» после столкновения успел подняться почти на сто пятьдесят футов, но по-прежнему находился под тем же углом в наклонном положении.
Внезапно в его корпусе произошло легкое движение, и «Наутилус» стал понемногу выпрямляться. Предметы, висевшие в салоне, стали принимать свое нормальное положение. Стены приближались к вертикальной линии. Все мы хранили полное молчание. Мы наблюдали с взволнованными сердцами и чувствовали это выпрямление. Пол под нами принимал все более и более горизонтальное положение. Так прошло десять минут.
— Наконец мы стоим прямо! — вскрикнул я.
— Да, — подтвердил капитан Немо, направляясь к дверям салона.
— Судно может дальше плыть? — спросил я его.
— Конечно, — ответил он, — как только резервуары будут опорожнены, «Наутилус» немедля поднимется на поверхность воды.
Капитан вышел. Вскоре по его приказанию «Наутилус» был остановлен и перестал всплывать. Оказалось, что судно ударилось о нижнюю поверхность сплошного льда. Таким образом, «Наутилусу» приходилось оставаться под водой.
— Мы удачно выбрались! — воскликнул Консель.
— Да, — ответил я, — нас бы могло раздавить между этими ледяными массами, или по меньшей мере мы могли быть заперты. И тогда, за отсутствием воздуха… Да, мы счастливо избежали опасности.
— Миновала ли опасность? — тихо проговорил Нед Ленд.
Я не хотел вступать с канадцем в бесполезный спор и потому ничего ему не ответил. К тому же в эту минуту ставни раскрылись, и внешний свет ворвался в салон.
Мы, как я уже говорил, находились под водой, и по обеим сторонам «Наутилуса» на расстоянии десяти метров поднимались прозрачные ледяные стены. Вверху нижняя поверхность сплошного льда образовала необъятный потолок. Внизу перевернувшаяся глыба льда задержалась, встретив сопротивление своему подъему в боковых стенах, и продолжала оставаться в этом положении. Таким образом, мы оказались заключенными в ледяном туннеле, имевшем двадцать метров в ширину и наполненном водой. Следовательно, «Наутилусу» можно было выйти отсюда, двигаясь вперед или назад вдоль туннеля, а затем, пройдя его и опустившись на достаточную глубину, свободно продолжать путь под сплошным льдом. Свет, посылаемый потолком, погас, но салон продолжал быть ярко освещенным. Ледяные стены отражали свет маяка с изумительной силой. Я не нахожу слов, чтобы выразить тот эффект, который производили электрические лучи, проникавшие в эти громадные и причудливого очертания массы льда; каждый уголок, каждое ребро, каждая площадка сияли различными световыми переливами основных цветов. Казалось, перед нами ослепительная копь драгоценных камней, и в особенности сапфиров, голубые лучи которых сливались с зеленым блеском изумрудов. Местами появлялись нежные опаловые оттенки среди ярко сверкавших искр, похожих на бриллианты, блеск которых не мог вынести глаз. Напряженность электрического света удесятерялась, так как он проходил сквозь выпуклые стекла маяка и светил на близком расстоянии.
— Как это красиво! О, как красиво! — воскликнул Консель.
— Да, — ответил я, — это чудесное зрелище! Не правда ли, Нед?
— Тысяча чертей, — согласился канадец. — Это восхитительно! И я досадую, что должен с этим согласиться. Никто не мог видеть ничего подобного. Но это зрелище может нам дорого обойтись. И я полагаю, что мы видим здесь то, что Бог пожелал скрыть от взоров людей.
Нед был прав. Это было слишком красиво. Вдруг раздался крик Конселя. Я обернулся.
— Что такое? — спросил я.
— Пусть господин закроет глаза! Пусть господин не смотрит!
Проговорив это, Консель быстро сомкнул веки и закрыл глаза руками.
— Что с тобой, мой славный Консель?
— Я ослеплен, я слеп!
Мои глаза обратились невольно к окну, но и я не мог вынести того яркого пламени, которое увидел.
Тем не менее я понял, что произошло. «Наутилус» пошел самым быстрым ходом. Тогда ровный, спокойный блеск ледяных стен предстал уже сверкающими полосами. Огни мириад бриллиантов благодаря быстрому ходу судна превращались в огневые линии, и казалось, что «Наутилус» плывет, окруженный сетью, сотканной из молний.
Но вот ставни в окнах закрылись. Но мы продолжали закрывать глаза руками. И нам продолжали видеться концентрические сияющие круги, наподобие тех, которые носятся перед сетчаткой после наблюдения солнца. Прошло некоторое время, прежде чем наше раздраженное зрение успокоилось.
Наконец мы отняли руки от глаз.
— Ей-ей, я никогда бы этому не поверил! — воскликнул, в свою очередь, канадец.
— Когда мы вернемся на землю, — продолжал Консель, — насмотревшись на столько чудес природы, как мы будем относиться к этим ничтожным континентам и ко всем произведениям рук человеческих? Нет, населенный мир слишком жалок.
Эти слова в устах апатичного фламандца могут служить показателем той степени возбуждения, которое охватило нас. Но и тут канадец не обошелся, чтобы не плеснуть холодной воды.
— Населенный мир! Гм! — воскликнул он, покачивая головой. — Будьте покойны, друг Консель, мы туда не возвратимся.
Было пять часов утра. «Наутилус» снова обо что-то стукнулся, но уже носом. Я понял, что это его бивень ударился в глыбу льда. Это могло произойти только оттого, что судно продолжало идти туннелем, заваленным льдом; почему капитан Немо держался этого пути, я не знаю; но что меня сильно изумило, это то, что «Наутилус» предпринял отступление.
— Мы идем назад! — воскликнул Консель.
— Да, — ответил я. — Должно быть, с этой стороны туннель не имеет выхода.
— И тогда?
— Тогда, — ответил я, — маневр очень прост. Мы вернемся назад тем же путем и выйдем через южное отверстие. Вот и все.
Говоря таким образом, я хотел казаться более уверенным, чем это было в действительности. Между тем «Наутилус» шел задним ходом и постоянно ускорял его.
— Произошла задержка, — заметил Нед.
— Что значит несколько часов раньше или позже — лишь бы выйти.