Дважды рожденный
Шрифт:
— Если Токи желает, я покажу ему предметы, которые были найдены одновременно с ним, — прервал Чон размышления профессора.
— Что? Гоми зовут меня Токи?
Профессор рассмеялся, ибо слово токи означало: известковый человек.
— Да, — возразил Чон, — ибо, когда тебя нашли, ты был покрыт легким слоем извести с примесью неизвестного вещества. Этот-то слой и предохранил тебя от окончательной смерти.
Профессор держал дрожащими руками геологический молоток, сделанный из нержавеющего железа, и легкое волнение охватило его с ног до головы. Мозг его работал усиленно, просыпалась память... Когда-то он держал, стало быть, этот молоток в руке и отбивал им куски горных пород?.. А вот золоченая ручка с золотым пером. Она потемнела почему-то, тогда как железный молоток остался таким же блестящим,
На несколько мгновений память профессора прояснилась, и он с изумлением вспомнил длинную и узкую пещеру. По краю ее чуть слышно шумит ручеек... Он двигается вдоль пещеры. С ним кто-то другой, но как он выглядит, профессор никак не может вспомнить. Свет электрических фонарей ярко отражается от кристаллов горных пород, которыми выложены стены пещеры. Профессор и его спутник что-то ищут: вот он слышит восклицание своего спутника, и в его мозгу проносится «медь!» Они нашли медь! Но что это?.. Слышится гул, грохот, какой бывает во время землетрясений, свод пещеры колеблется и одновременно к ним врывается белесый густой газ... Молнией пронзила его сознание мысль: гидрарген! Погибли... Он знает этот газ! Выход завален... Наверху, над головой — каменистые массы стометровой мощности. Вот она, смерть! Вот она, чудесная могила! Почти в сердце горы...
Мартынов ясно представил себе эту картину. Холодный пот выступил у него на лбу, дыхание стало прерывистым, как некогда, когда он вдыхал ядовитый газ.
И снова мрак окутал прошлое.
Что он в самом деле переживал это или он спит, грезит? Но тогда зачем здесь этот старикашка с жидкими ногами? Он уверяет, что его, профессора, нашли в пещере. Пещера вскрылась благодаря случайному взрыву, туда хлынула вода, а вслед за ней и люди-рыбы. Но при чем здесь вода?
Несомненно, он тогда погиб от гидраргена. Он был в пещере, его нашли в пещере. Значит, он долго пролежал в состоянии смерти? А теперь? А нынешнее состояние, не похоже ли оно на состояние, именуемое жизнью? Он говорит, двигается, дышит, испытывает голод и жажду, слышит биение своего сердца, наконец, он мыслит. Повидимому, все признаки того, что именуют жизнью, у него налицо. Однако, все мыслительные процессы совершаются у него как бы окутанные туманом, редко бывают его мысли отчетливы и ясны, и если сопоставить с этим фактом невероятную фантастическую обстановку, в которой профессор живет вот уже многие месяцы (а, может быть, только недели или, наоборот, годы?), то получается такое впечатление, как будто он спит или, вернее, вот-вот проснется, но продолжает все еще грезить перед просыпанием.
А это что? Кусок горной породы, вероятно, медный колчедан. Да, конечно, вот здесь можно рассмотреть характерную для него спайность. Но откуда взялся рядом с колчеданом кусок урановой руды, ибо это несомненно уран?
Чон уверяет, что все это нашли вместе с ним. Странно, почему его память не удержала вместе с пещерой, спутником и медью так же и урановую руду. Не потому ли, что он, Мартынов, совсем не подозревал о присутствии этой руды?
Все говорит за то, что профессор находился очень долго без сознания, повидимому, годы. Возможно ли это с научной точки зрения? Память его удержала, что он был отравлен гидраргеном в пещере, в которой им были когда-то открыты залежи меди. Профессор, еще будучи в Америке, хорошо узнал запах и страшный белесый цвет гидраргена, чтобы ошибиться. Он вспомнил смутно, что некоторые из тех, которые случайно были отравлены этим газом, не разлагались ни на каплю в течение десятков лет.
Да, но профессор совершенно не помнит, чтобы кто-нибудь из отравленных гидраргеном воскрес. А, меж тем, он, профессор, повидимому, жив. Не поддерживалась ли жизнь в нем каким-нибудь образом?
— Скажи, Чон, — обратился профессор к старику, — долго я лежал там, в пещере, по-твоему?
— Трудно сказать наверное. Гоми рассказывают много невероятного о тебе... «Разрушители» закрыли все выходы нам к свету, уничтожили машины, которые сами собой мчались в трубах к свету и мчали с собой гоми. Да, эти времена безвозвратно прошли. Но придет, придет Сильный... Он спасет гоми, и вновь мы будем через каждые двенадцать давлений ездить на поклонение свету,
— Что ты там рассказываешь? Какое поклонение? Что вы, солнцепоклонники или что хуже?
Оказалось следующее.
Это было очень давно, еще в незапамятные времена, когда не было вражды, всюду были гоми и совсем не было «разрушителей машин». В поисках за богатством и дешевой хорошей одеждой проникли гоми в недра земли, под самое морское дно, изрыли землю ходами. Стало хорошо жить, всего было вдоволь и не надо было работать. Но откуда-то взялись «разрушители». Чон не знает, откуда они явились, но они вдруг стали враждебно относиться к гоми, если последние выходили из-под воды. Но гоми не могли жить без света, и вот было достигнуто соглашение: каждый гоми не меньше одного раза в течение двенадцати наибольших давлений выходил на свет. Гоми устраивали праздники с пением, играми, танцами, играла музыка, и все это в честь великого духа света. Но гоми позволялось это делать всего только раз в двенадцать наибольших давлений, не больше. А затем «разрушители» совсем закрыли входы и перестали пускать гоми туда, на их торжественные праздники, замерли дороги, перестали работать экипажи на них...
— А что это за дороги были?
— Это были такие большие трубы. В экипаж ложился один гоми и мгновенно был на поверхности. Но мы верим: придет наш Сильный и покажет нам путь к свету.
— Ты рассказываешь мне какую-то легенду. Лучше скажи мне вот что: допустимо ли, чтобы мертвый человек воскрес?
Оказалось, что Чон не понимал значения слова «воскрес», и профессор должен был преподать ему длинное объяснение.
— Ты был не совсем мертвый, — возразил Чон. — Ткани твоего тела сохранились, и мне нужно было сделать только две вещи: удалить известь, которая покрывала тебя снаружи и выстилала некоторые внутренние органы, и заставить сердце вновь работать. У меня многолетняя практика среди гоми, но, признаться, ты — единственный в своем роде случай. У нас гоми долго не разлагаются после того, как сердце приостановит работу, но, чтобы это продолжалось в течение хотя бы одного слоя, — этого не было еще. Ты — загадка для меня, а особенно для остальных гоми.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Чон — в своем роде глава всех гоми, живших на горе За, врач, немного физик, немного химик.
Но все-таки насколько бедны познания Чона и в физике, и в химии, и в медицине! В этом профессор имел возможность убедиться не раз.
И на этот раз научный багаж Чона казался профессору на редкость скудным, детским лепетом, и он никак не мог добиться, каким же образом все-таки Чон оживил его.
Старик рассказывал, что сначала он окунул профессора вот в тот раствор, затем — в этот, потом подверг его воздействию ряда сил — сперва из-под одного рычага, потом другого и т. д. А что за растворы были, каков их химический состав и действие, что за физические силы действовали на профессора, — этого последний так и не мог добиться ни теперь, ни спустя долгое время.
Наиболее замечательным открытием, сделанным в это время профессором, была уверенность, что он был без сознания несколько лет. Сначала весьма робкая догадка об этом, потом перешла постепенно в уверенность.
— Смешно, — думалось ему. — Неужели я сделался героем Уэльса? Тот проспал сотню лет... Но ведь то был вымысел! А вместе с тем обстановка, в которой меня нашли, говорит как будто в пользу подобного предположения. Не понимаю только одного: при чем здесь вода?
На один короткий миг у него мелькнула мысль, мысль «геологическая», как он впоследствии объяснил ее, но он отогнал ее, как чудовищную и абсолютно недопустимую.
Иногда профессор часами созерцал своих молчаливых спутников, немых свидетелей катастрофы, случившейся с ним в сердце горы: череп, молоток, ручку и два куска горной породы.
Череп, — это, несомненно, все, что осталось от его спутника. Почему только череп? А где другие кости скелета? Возможно, что их не нашли, или они разрушились. Странно, профессор никак не мог вспомнить ни лица, ни имени того, чей череп лежал в его нише. Капризна человеческая память: удерживает сложные сцены, картины на десятки, а может быть и на сотни лет, а вот некоторые вещи совершенно исчезают. Однажды профессор отчетливо вспомнил ряд сцен каменного века, непосредственным участником которых он, казалось, являлся, а меж тем он знал, что этот век был во всяком случае тысячи лет назад. А вот имени и лица человека, который с ним, профессором, разделил смерть и затем десятки лет делил могилу, он не мог вспомнить.