Дважды рожденный

Богданов Федор Михайлович

Было решено дождаться рассвета.

Томительная ночь продолжалась пятнадцать часов с лишком, но день не внес изменения в их положение: профессор, с трудом поднявшись к краю трещины, увидел трех медведей, точно стоявших настраже. Один из них, заметив человека, с рычаньем побежал к трещине.

Профессор поспешно спустился вниз к ожидавшей его Ли.

— Эта тварь может догадаться и спуститься вниз, — заметил он.

Но медведь не догадался, и люди успокоились.

Марио чувствовал себя лучше — это было единственное утешение.

Все трое сидели и молчали. Со вчерашнего дня никто из них не ел, и поэтому голод давал о себе знать. Днем стало теплее, но все-таки было еще достаточно холодно. Надо было двигаться, чтобы избежать оцепенения. Марио тоже начал шагать. Неожиданно он оступился, став на что-то скользкое. Это оказалась линза с его разбившегося аппарата.

— Вот и спасение! — воскликнула вдруг Ли, увидев линзу в руках Марио.

И Марио и профессор посмотрели на нее с недоумением.

— Конечно, разве вы не видите? Ведь это линза — мощное собирательное стекло. Надо только, чтобы показалось солнце, и тогда у нас будет не менее трех оружий нападения. Эта линза собирает такой пучок солнечных лучей, что в тридцать секунд плавит железо. Медведь, разумеется, подвергнется плавлению значительно раньше, во всяком случае прежде, чем добежит к нам.

— Пожалуй, что это верно, — согласились спутники Ли.

У всех появилась надежда на спасение. Но этот день прошел, и солнце не показывалось. Люди отощали и еле двигались, особенно ослабел Марио, потерявший много крови еще при падении. Вновь прошла ночь. Раза два профессор пытался выбраться из трещины и под покровом темноты добежать до «метеора» и уже потом «метеором» пытаться разогнать зверей, по оба раза его встречало рычание, едва только он высовывал голову из трещины. В третий раз у него нехватило сил подняться.

Утро началось при хорошем предзнаменовании: небо было чистое и, повидимому, появилось солнце.

Ли и профессор поднялись одновременно. Впереди кувыркалась группа медведей — штук пять или шесть. Снежинки ярко блестели, отражая в себе солнечный свет. Двое медведей почти тотчас вскачь направились к высунувшимся головам людей, но на расстоянии десяти шагов, получив мучительные ожоги, с визгом повалились на снег и начали кататься. Остальные звери тоже прибежали, но и их постигла та же участь.

Видя успешное действие зажигательных стекол, Ли и профессор рискнули и побежали на катавшихся по снегу зверей, жаля их солнечными лучами. Шерсть на многих медведях начала дымиться, послышался запах горелого мяса. Это довершило победу людей, и звери бросились на-утек, время от времени бросаясь на лед и с визгом катаясь на нем. Зрелище было в достаточной степени комичным, и профессор и Ли, забыв собственную слабость, мучительный голод и все, что до сих пор перенесли, громко расхохотались.

Ровно через час «метеор» мчал горе-охотников к югу с головокружительной быстротой.

Борьба титанов

Каждый из нас немного дикарь, в каждом из нас дремлют инстинкты пещерного человека, когда он, еще обросший волосами, с сильно развитыми челюстями, вооружившись пращей и палицей, выходил один на один на пещерного медведя или льва и побеждал их. Прикрытые сотнями тысячелетий и цивилизацией, эти инстинкты прячутся в самых сокровенных глубинах человеческого «я», чтобы вырваться на волю при случайно благоприятных обстоятельствах.

Человек претерпел эволюцию — исключительную эволюцию от звериного рычания до тонкого пения, от берлоги до роскошного дворца, от бега на четвереньках до молниеносных полетов в воздухе, от грубого инстинкта до тончайшего интеллекта.

И все-таки инстинкт жив.

В каждом из нас с малых лет живот беспокойный дух — жажда исключительных подвигов, приключений. Романтика! Без нее немыслимо человечество!

Троглодит, выходивший на единоборство с медведем и исполинским оленем, это — романтика.

Житель свайных построек, выходивший на войну одетым в звериные шкуры в сопровождении своей самки, несшей его копье, — романтика.

Рыцарство и крестовые походы — романтика.

Позднейшая борьба человечества за лучшее будущее — романтика.

В мужчине заложены в числе прочих начала, толкающие его в неопределенные дали, заставляющие его кочевать. Он ищет неизвестные места. Первобытный дикарь, покрытый звериными шкурами, перед тем, как совершить кочевку, пытливо всматривался в синеющую даль, в темную стену лесов, в неясные очертания горных отрогов. Там было неизведанное, там была дичь, дававшая ему одеяние и пищу. Но там же была и опасность. И кто может сказать, что больше влекло его туда с насиженного места: обильная ли дичь или опасность охоты за ней?

Так было в течение веков — в течение еще неподсчитанного количества веков. И на самых низших ступенях цивилизации, и на самых высших.

Женщина — созидательница и хранительница домашнего очага. Она не любила кочевой жизни, ей больше по душе была жизнь оседлая. При оседлом образе жизни легче было сохранить огонь, воспитывать детей было безопаснее. Мужчина расширял человеческий кругозор, повышал свой интеллект, женщина поддерживала жизнь всего человечества, она — первая веха цивилизации, ее психология оседлости обусловила и дала направление человеческой культуре. И такой она оставалась в течение веков — охранительницей человеческой жизни.

Но кто может оспаривать романтику первобытной женщины, когда она держала запасное копье и стрелы мужа, который в этот самый момент боролся со львом или себе подобным?

У теи, у этого нового человечества, тоже есть своя романтика.

Они пережили ряд исключительных достижений человеческого гения, достигли умопомрачительного развития интеллекта, но все-таки не сумели побороть инстинктов первобытного человека.

Ибо романтика это — инстинкт, она — неотъемлемая человеческая сущность.