Дважды в жизни
Шрифт:
Рита Хейворс была не так интересна для Сэма, поэтому он сменил тему.
— Твоя бабушка – нечто.
Я удивленно повернула голову и посмотрела на него, но, встретившись с Сэмом взглядами, я поняла, как близко мы были, и отвернулась.
— Ага. Она немного, кхм, напряжена, когда мы далеко от дома.
Он не ответил, и мне захотелось заступиться за бабушку.
— Я о том, что обычно она не такая.
— Правда? – спросил он разочарованно, и я ощущала на себе его взгляд. Так близко. Я никогда не была так близко к мужчине, который определенно был заинтересован мной, как женщиной. Мой бывший парень Джесс казался нескладным
— Сварливой?
— Нет. Честной. Она знает, что хочет, да?
Я рассмеялась.
— Это точно. И она не боится об этом сказать.
— Напоминает Роберту, — он притих, улыбаясь небу.
— Роберту?
— Мою бабушку.
Я глянула на отель.
— Жену Лютера?
— Ага.
— Она с вами?
Он хмыкнул, что звучало, как «нет».
— На ферме. Она не путешествует.
— Никогда?
— Ну, да, — он пожал плечами.
— Моя мама такая же, — слова вырвались раньше, чем я осознала это, и вспышка паники ожила под ребрами.
— Да?
Я хмыкнула, и он снова посмотрел в небо.
— Да, думаю, у Роберты в Вермонте есть все необходимое, — сказал он.
Я попыталась повернуть разговор на безопасную тему.
— Тогда почему вы с Лютером приехали в Лондон?
— Лютер всегда хотел путешествовать.
— Понятно теперь, почему он в таком восторге.
Теперь хмыкнул Сэм, и стало тихо. Сэм был прав. Чем дольше я смотрела, тем больше звезд видела. Немного ностальгируя, я вспомнила, как лежала в кровати, папа читал мне «Питера Пена», и мы выбирали любимую иллюстрацию. Моей была — Питер Пен, заглядывающий в окно, за которым обнималась семья Дарлингов. У папы — Венди и Питер, пролетающие по ночному небу мимо Биг Бена.
Голос Сэма раздался громом в тишине, вызвав во мне дрожь.
— Хочешь услышать кое-что безумное?
Я заинтересованно повернула к нему голову.
— Конечно.
— То есть, — он медленно выдохнул, — действительно безумное.
Я замерла. Последние десять лет я будто в пузыре жила: одни и те же пять человек, окружающие меня небольшой компанией. Девять месяцев в году – все, кроме лета – мы проводили в Хиксвилле, штате Калифорния. Никаких безумных историй мы не слышали – за исключением рассказов о моем отце – но я редко видела и слышала подобное, бабушка внимательно за этим следила.
— Да.
— Думаю, Лютер умирает.
Шок пронесся по мне холодной волной.
— Что?
— Он ничего не говорил, просто… у меня такое ощущение, понимаешь?
Я едва знала Сэма, едва знала Лютера, так почему ощущала боль? И каким было это ощущение? Чувство, когда кто-то близкий тебе умирает?
Из умерших я знала только Билла Супермаркета. Я даже не знала его фамилию, только то, что он все время приходил в кафе, и если не сидел за столиком в углу с бесплатным пирогом, то торчал пьяным возле супермаркета и попрошайничал. Думаю, Билл жил в Герневилле еще до бабушки, казалось, ему было лет сто – все его лицо покрывали морщины и спутанная борода. Туристы обходили его стороной, стараясь быть подальше, когда направлялись к пляжу Джонсона с надувными матрасами и белыми намазанными кремом носами. Билл был самым безвредным в городе, куда безопаснее туристов, которые
Бабушка услышала от Алана Кросса, работающего на почте, что как-то утром Билла нашли мертвым у автобусной остановки. Бабушка проявляла свои эмоции редкими мелкими вспышками. Тогда, после слов Алана, она повернулась к окну и спросила:
— И кто теперь будет любить мой персиковый пирог так же, как он?
Но Лютер — не Билл. Лютер яркий, живой и совсем рядом. Он работал, у него была семья, он путешествовал. Я не знала никого, кто выглядел бы здоровее Лютера и… при этом умирал.
Я молчала слишком долго, потому что услышала, как Сэм сглотнул.
— Прости, но мне нужно было с кем-то поделиться.
— Конечно, — выпалила я.
— Он мне не родной по крови. Думаю, ты поняла это, потому что я белый, а он – темнокожий. Он второй муж Роберты. Они вдвоем меня вырастили, — сказал Сэм и убрал руки за голову. – Он и Роберта.
— Может, спросишь у него? – поинтересовалась я. – Болен ли он?
— Он ответит то, что посчитает нужным.
Ох, этот разговор был нереальным. Но я поняла, что Сэм не переживал из-за того, что обсуждал это с посторонним. Может, с незнакомым человеком проще говорить на такие темы.
Больше слов рвалось с языка.
— И ты останешься с Робертой? Если…
Сэм глубоко вдохнул, и я зажмурилась, желая забрать слова обратно и проглотить их.
— Прости, — выпалила я. – Это не мое дело.
— Как и то, что Лютер болен, но я все равно рассказал, — пока я обдумывала его слова, он подвинулся ближе и почесал ухо. – Но есть только я, Лютер и Роберта, да.
Я кивнула в темноте.
— А история такова, — продолжил Сэм. – Девушка из Украины по имени Даня Сирко приехала в Штаты и оказалась в Нью-Йорке, — Сэм сделал паузу и, когда я на него посмотрела, я увидела его кривую улыбку, адресованную небу. – Даня стала няней для трех детей Майкла и Эллисон Брэндисов в Манхэттене.
Я чувствовала, что он повернулся ко мне и ждал.
— Окей…?
Сэм заметно замешкался.
— Даня была очень красивой, а Майкл – не самым верным мужем.
И тут я поняла.
— О, твоя мама – Даня, а не Эллисон? Майкл – твой папа?
— Ага. Он – сын Роберты. Пасынок Лютера, — он рассмеялся. – Я был маленькой постыдной тайной, пока маму стараниями Майкла не прогнали. Мне было два, и он не хотел иметь ко мне никакого отношения, но Даня мечтала, чтобы я вырос здесь. Лютер и Роберта забрали меня, хотя должны были отдыхать на пенсии.
Мой желудок сжался. Он описывал историю своей семьи, будто какой-то слезливый сериал, а я не могла обсуждать свою. Это было несправедливо.
— Мне жаль.
Он негромко рассмеялся.
— Не стоит.
— Ты знаешь, о чем я.
— Да. Но я думаю, что с Лютером и Робертой было намного лучше, чем могло бы быть с Майклом.
— И… ты не знаешь своего папу?
— Нет, — Сэм выдохнул и улыбнулся мне. Он на пару мгновений окутал нас уверенностью. – А что насчет тебя?
Сердце билось о грудную клетку, строгое лицо бабушки вспыхнуло перед глазами. В такие моменты я всегда отлично играла свою роль: «Мой папа умер, когда я была маленькой. Меня растили бабушка и мама».