Дважды возрожденный
Шрифт:
– Как всегда, рассчитываем только на себя!
– деловито произнес Мотор и отобрал у меня бутылку.
– Не люблю я всех этих магов-колдунов. Без них обойдемся.
– Тут он обнаружил, что бутылка уже пуста, и уничтожил меня взглядом, - А то ходят тут всякие, потом пиво пропадает.
– У меня в холодильнике еще четыре бутылки стоят, - решил выступить в роли миротворца Мичман.
– Всего-то!
– разочарованно протянул Мотор.
– Полуторалитровых.
– Ну, это в корне меняет дело, - наконец смилостивился Мотор.
– Но тогда почему они там, а мы все еще здесь? Непорядок!
Он поставил опустевшую бутылку на стол и, гремя многочисленными заклепками и бляшками на кожаных
Держа в руках холодную пластиковую емкость с приятно плещущейся жидкостью, обдумываю подробности предстоящей операции. Наши действия очень сильно осложнит невозможность использования огнестрельного оружия. Все-таки мы цивилизованные люди, привыкшие к определенному виду оружия. Ну я - то ладно. У меня с холодным оружием довольно теплые отношения. Я непроизвольно улыбаюсь: забавный каламбурчик получается. Надо запомнить и как-нибудь в обществе шикануть своим остроумием. У нас на носу работа с абсолютно непредсказуемым результатом, а я, видите ли, каламбурчики сочиняю. Так вот, у меня-то все в порядке, а вот Мичман и Мотор... Да они скорее себе уши поотрубают, чем в противника попадут. Бросаю мимолетный взгляд на друзей, умиротворенно посасывающих в тишине пиво. Ну это я конечно преувеличиваю... Но в серьезном бою, с опытным противником они и трех минут не выдержат. Выходит, что основными козырями в этой спасательной операции будут внезапность и нетрадиционность действий. Но кто же знает, какие действия в том срезе считаются традиционными? В каждом мире свои правила и обычаи.
– Виктор, - вывел меня из раздумий оторвавшийся от бутылки Мичман, совсем забыли сказать... Все необходимое оружие будет через два дня. Пришлось обратиться к знакомому оружейнику. Он поскребет по своим сусекам и поспрошает у коллег. Будут кольчуги, арбалеты, кинжалы, мечи и еще кое-какая мелочовка.
Я утвердительно киваю головой, выражая одобрение.
Надеюсь, что весь этот дорогостоящий металлолом сыграет хоть какую-то роль в предстоящей пьесе.
И очень хочется, чтобы по жанру это была не драма, а классический голливудский фильм с обязательным хеппи-эндом.
ГЛАВА 8
Палач шумно вдохнул воздух, вскидывая вверх массивный топор с широким лезвием, покрытым пятнышками кровавой ржавчины. Когда он выдохнет, топор опустится на плаху и отправит мою гудящую от боли и бесполезных мыслей голову под ноги безликой толпе.
Ну почему же безликой? В человеческой массе, окружившей помост, я с трудом, но все же различаю оставшимся глазом отдельные лица.
Вот стоит тучный мужчина в засаленном переднике и с массивным ножом в правой руке. Скорее всего, мясник. Он с интересом смотрит на происходящее действие. Как и все, в тот миг, когда стальная масса топора взвилась вверх, он затаил дыхание в ожидании момента истины. Момента, когда моя голова, отделенная от туловища, скатится с помоста к его ногам. Он с таким нетерпением поглядывает на замершего как изваяние палача, что у меня возникает мрачное подозрение о дальнейшем использовании моего тела.
Хотя какая мне разница?!
А может, этот мясник с круглым добрым лицом всего лишь жертва обычая? У нас на свадьбах невеста бросает букет цветов. Возможно, здесь поймать отсеченную голову считается удачей, сулящей счастье и деньги в будущем году.
А вот маленькая девочка. Судя по тому, как она жмется к мяснику, это его дочь. Ей не больше десяти, может даже меньше. Девочка смотрит на меня большими серыми глазами.
Мне страшно...
Нет, не оттого, что жизненный путь сейчас оборвется...
Страшно потому, что в ее глазах абсолютная пустота. Никаких чувств. Ни жалости к прикованному цепями к плахе израненному человеку, ни интереса к этому шумному сборищу. Она прижимает к груди матерчатую куклу с глазами-пуговками. Кажется, что в этом куске ткани, набитом... чем они тут куклы наполняют... чувств больше, чем в маленькой хозяйке.
Инквизитор уже давно произнес свою речь и теперь с показушным состраданием поглядывает на меня, стоя на краю сколоченного из неструганых досок эшафота. Может, он и не инквизитор... Я вообще не знаю, есть ли тут религия. А если есть, то какие формы она принимает. Просто этот сухощавый человечек неопределенного возраста, одетый в длиннополую черную рясу с глубоким капюшоном, у меня ассоциируется с инквизитором Инквизитором, ищущим в моей душе дьявола и не замечающим, что весь его мир уже давно продан рогатому.
Этот человечек с таким самозабвением горланил написанный на листе толстой бумаги текст... Он так пытался своим бесполым голосом передать тяжесть всех моих грехов...
Если честно, то я ни слова не понимаю из того, что говорят окружающие. Язык этого мира по своей гавкучести и резкости похож на немецкий. Но, несмотря на незнание языка, думаю, что я получил довольно четкую картину происходящего. Многие вещи являются интернациональными.
Например, зависший надо мной топор.
Я отрываю голову от провонявшего кровью дерева плахи и бросаю последний взгляд на окружающий меня мир.
Даже малейшее движение многократно усиливает боль, гуляющую по искалеченному телу.
Я пытаюсь запомнить... Запомнить то, что меня окружает. Запомнить эти грубые каменные дома, выстроившиеся вокруг обширной городской площади и пялящиеся на меня квадратными, подслеповатыми окошками. Сколько же смертей видели эти окошки за свою жизнь? Они многое смогли бы рассказать о жизни этого мощенного камнем пространства с эшафотом посредине. Запомнить этих притихших аборигенов, так похожих на нас, людей. Запомнить прячущееся в мирно плывущие облака тускловатое солнце. Запомнить этот средневековый по своему быту и жестокости мир, ставший могилой для Мичмана и Мотора.
Глупо! Как глупо! Броситься на спасение друзей, даже не имея в запасе толкового плана. Основным принципом операции должен был стать экспромт. Молниеносный, несущий смерть врагам и освобождение друзьям экспромт. Увы... Не вышло.
Выдох... Я чувствую спиной приближение смертоносной стали.
Топор мчится на свидание с моей шеей. Я даже рад этой встрече. Она остановит пульсирующую по всему телу боль. Боль, раздирающую внутренности.
Организм уже исчерпал свои возможности регенерации и прекратил борьбу. Но одно то, что я все еще жив, а не скончался от многочисленных ран, заслуживает уважения к нему. Любой другой на моем месте давно уже был бы мертв.
Еще мгновение, и я усну. Усну, забыв о боли и невзгодах. Я не верю в Бога... Я даже не знаю, что меня там ждет... Но, я уверен, хуже, чем здесь, уже быть не может. И надеюсь, да, именно надеюсь, что там я встречу всех защитников Цитадели. Там, у порога в то, во что я не верю, меня встретят Мичман и Мотор. И они будут не изуродованы и обезглавлены, какими я видел их в последний раз.
Перед глазами всплывает картина поля боя. Нашего боя. Боя, который мы проиграли.
У нас не было ни малейших шансов. Не было даже времени уйти на другой срез. Врагов, закованных в стальные доспехи в стиле средневековых воинов, было слишком много... для троих. Пусть даже один из них почти "шупермен"... Но они надолго запомнят эту схватку.