Две башни
Шрифт:
Когда отряд поравнялся со стеллой с изображением Белой Руки, все заметили, что рука сброшена вниз и разбита вдребезги. Один палец валялся посреди дороги, и красный ноготь на нем почернел.
— Энты ничего не упустили, — сказал Гэндальф.
Они миновали столб, торопясь уйти из разгромленной долины до наступления темноты.
Мерри молчал, молчал и наконец не выдержал:
— Мы что, так и будем ехать всю ночь? Я, может, и недомерок, но только и недомеркам изредка нужно прилечь и отдохнуть!
— А, слыхал, значит, как вас величают! — усмехнулся маг. — Не стоит обижаться. Ваше
— Вот уж спасибо, — скептически отозвался Мерри, — Чести хоть отбавляй. Один мудрый обзывается, другой того и гляди всю душу вытряхнет. Только и остаётся, что во второй раз спросить: долго ли нам еще трястись.
Гэндальф засмеялся.
— Вот прилип! Эти хоббиты любого мага научат не бросаться словами. Ладно, не ворчи. Обо всем я подумал, и об отдыхе тоже. Пересечем долину и устроим привал. Но уж завтра придется поспешить. По дороге сюда мы думали, что вернемся в Эдорас напрямик, через равнину, но потом посовещались и решили сделать по — другому. В Хельмову Падь уже отправились гонцы, они предупредят, что король прибудет завтра. А оттуда с большим отрядом он пойдет через холмы. Сейчас не стоит рисковать и выходить с дружиной на открытое место.
— У тебя всегда так: или мало, или много. Теперь мне уже не до сна. Где эта Хельмова Падь, что она такое и что вообще все это значит? Я тут ничего не знаю.
— Да узнаешь ты все, узнаешь. Только не сию минуту и не у меня. Мне надо серьезно подумать.
— Ладно, вот остановимся, спрошу у Колоброда, он не такой скрытный. Но мы же победили, чего таиться теперь?
— Победить — то победили, — задумчиво ответил маг, — но это наша первая победа, и опасность меньше не стала. Между Изенгардом и Мордором есть какая — то связь. Как они обменивались вестями, не знаю, но обменивались, это точно. Око Барад Дура сейчас обращено к Изенгарду и к Рохану. Чем меньше оно увидит, тем лучше.
Дорога шла вдоль Изена. Поднявшийся было ночной туман разогнало холодным ветром. Почти полная луна заливала долину золотистым сиянием. Наконец холмы кончились, перед всадниками открылась обширная серая равнина.
Здесь они остановились, найдя защищенную от ветра лощину, заросшую вереском, густыми кустами терновника и боярышника. Под ними и развели костер.
Выставили двоих дозорных. Остальные, поев, завернулись в плащи и одеяла и уснули. Хоббиты расположились на куче папоротника. Мерри уже засыпал, а у Пиппина сон вдруг как рукой сняло. Он вертелся и ворочался, папоротник под ним шуршал и хрустел.
— Что случилось? — недовольно спросил Мерри. — Ты что, в муравейник угодил?
— Да нет. Неуютно как — то. Интересно, когда мы в последний раз спали в постели?
Мерри зевнул.
— Ну, посчитай по пальцам, когда ушли из Лориена.
— Да нет, — сказал Пиппин, — я про настоящую кровать, в спальне.
— Тогда у Элронда, — отозвался Мерри, — но сегодня я готов
Пиппин помолчал, потом тихо — тихо заговорил:
— Везет тебе, Мерри. Ты ведь с Гэндальфом едешь.
— Ну и что?
— А он рассказывает тебе что — нибудь?
— Чуть больше, чем раньше, — усмехнулся в темноте Мерри. — Да ты ведь и сам все это слышишь, едешь же рядом, а у нас секретов никаких нет. Хочешь, поезжай с ним завтра сам, если он согласится…
— Правда? Вот здорово! Но он ведь все такой же скрытный? Ни чуточки не изменился?
— Еще как изменился! — Мерри наконец стряхнул сон, удивляясь, какая муха укусила его дружка. — Он вырос… или как там говорят… Он стал и мягче, и резче, и веселее, и значительнее. Конечно, изменился! Только мы еще не видели, насколько. Вспомни, что произошло с Саруманом. Ведь раньше он был поважнее Гэндальфа: глава Совета и все такое… Он был Саруман Белый, а Гэндальф сейчас Белый. Он велел — и Саруман вернулся, а ушел, когда ему позволили! А жезл? Помнишь: раз — и на куски!
— А по — моему, — упорствовал Пиппин, — из него теперь вовсе ничего не вытянешь. Взять хоть этот стеклянный шар. Ведь он рад ему. Он знает, что это, или догадывается. А нам ни словечка. А ведь я же поймал его, спас, можно сказать. А он? «Эй, дружок, дай — ка сюда». И все. Что бы это могло быть? Он такой тяжелый… — Хоббит говорил уже совсем тихо, точно сам с собой.
— Вот оно что, — протянул Мерри, — вот что тебе покою не дает! Ты бы вспомнил присловье Гилдора, то, что Сэм любил повторять: «Не лезь в дела Мудрых, понять — не поймешь, а хлопот не оберешься».
— Но мы в последнее время только этим и занимаемся, — возразил Пиппин. — Я первым увидел этот шарик. Знаешь, как хочется еще раз на него посмотреть!
— Спи лучше, — посоветовал Мерри. — Надо будет — все узнаешь, ну не ко времени ты со своим любопытством.
— А что такое? Я всего лишь сказал, что хочу посмотреть на шарик. Я и сам знаю, что не получится. Гэндальф уселся на нем, как наседка на яйцах!.. А ты мне: «Спи спокойно — все узнаешь»!
— А чего ты ждешь? — сонно спросил Мерри. — Сочувствую, но придется потерпеть до утра. После завтрака я, может, тоже стану любопытным, тут — то мы все и выпытаем. А сейчас спать хочу, если я еще раз зевну, у меня рот лопнет. Доброй ночи! — и он мгновенно заснул.
Пиппин долго лежал молча. Мысль о шаре не давала ему покоя. Он словно чувствовал в руках его тяжесть, видел в глубине таинственный красный огонь и тщетно пытался заставить себя думать о чем — нибудь другом. Наконец, не в силах больше бороться с собой, он тихонько встал и огляделся. Было холодно. Ярко светила луна, тени были черными как уголь. Кругом все спали; дозорных не было видно: либо они ушли на ту сторону холма, либо затаились среди кустов. Пиппин осторожно подошел к спящему Гэндальфу и пригляделся. Маг лежал спокойно, но Пиппин уловил блеск его глаз из — под неплотно сомкнутых ресниц и поспешно отступил. Гэндальф не шевелился, и хоббит медленно, словно против воли, снова подкрался к нему. Маг лежал на боку, укрывшись плащом, и одной рукой обнимал что — то круглое, завернутое в черную ткань. Другая рука, казалось, только что соскользнула с этого свертка.