Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем
Шрифт:
Он что-то записывает и кивает.
– Хорошо. У меня нет времени следить за каждой мелочью.
– Не волнуйся об этом.
– Здесь написано, что ты готова работать каждый день, но только не по вечерам пятницы и субботы и желательно не по воскресеньям? – уточняет он, не поднимая взгляда.
– Да, хотелось бы. Если придется, я могу перестроить расписание, но я стараюсь не пропускать выступления. Я играю живую музыку по пятницам и иногда по субботам. А по воскресеньям я работаю волонтером в приюте для животных «Вечная молодость».
Он поднимает взгляд.
–
– Прекрасно, – я улыбаюсь. – Такой график мне подходит.
Кэл постукивает ручкой по желтой странице блокнота.
– Ты выступаешь?
Я не уверена: то ли он проявляет искренний интерес, то ли спрашивает в рамках собеседования, но я хватаюсь за вопрос, как за кислородную маску в падающем самолете.
– Да. Я пою и играю на гитаре, иногда на других инструментах. Я даже хотела пойти учиться на автора песен, но из-за проблем со здоровьем… – я замолкаю и прикусываю губу. Возможно, не стоит сообщать слишком уж много личного. – Ну я какое-то время пролежала в больнице. Сейчас все нормально, так что не беспокойся, с работой я справлюсь. Но потом умер отец, и я не смогла…
– Твой папа скончался? – Кэл хмурится, на его лице возникает озабоченное выражение. – Соболезную. Я не знал.
Я тронута. Несмотря на печальный разговор, я улыбаюсь.
– Спасибо. Да, от рака. Нам с мамой пришлось нелегко.
Проходит несколько напряженных мгновений, пока мы глядим друг на друга. Между нами танцуют воспоминания, и я гадаю: вспоминает ли он наши осенние посиделки во дворе у костра, когда с ветвей кленов падали листья, и казалось, наша жизнь всегда будет такой же легкой.
Кэл моргает. Мерцающий свет в его глазах сменяется тенью, и он вновь скрывает свои чувства за маской. Становится незнакомцем, а не моим старым другом.
– Что ж, – он прочищает горло и встает со стула. – Думаю, мы сработаемся. Жду тебя завтра.
Я тоже встаю. Мое сердце колотится под лавандовым платьем с открытой спиной.
– Серьезно?
Кэл достает из кармана жвачку, разворачивает и закидывает себе в рот. Он окидывает меня взглядом и сжимает зубы, вновь глядя мне в лицо. Потом коротко кивает.
– Да.
– Ух ты… Это так много для меня значит, я правда…
– При одном условии, – прерывает он.
Я кусаю нижнюю губу и складываю руки перед собой.
– Конечно. Что угодно.
Он весь напряжен. Его взгляд непреклонен. В этот момент медные глаза больше напоминают сталь.
– Мы не будем говорить о ней.
У меня перехватывает дыхание.
Перед моим внутренним взором мелькает лицо Эммы, ее веснушчатый нос и темные волосы, которые она завязывала в хвост любимой резинкой. Я вижу, как она машет мне на прощание и бежит из моего двора к своему. Я слышу ее голос: «Пока-пока!», когда она добегает до террасы, улыбается мне, показывая зубы, и входит в дом.
Я не хочу о ней молчать. Я не хочу делать вид, что ее не было.
Но Кэл мрачно смотрит на меня в упор, без слов давая понять, что другого выбора нет. Его «условие» не обсуждается.
Я медленно киваю и делаю то же, что и всегда – улыбаюсь.
– Я понимаю.
– Хорошо.
Он выходит из кабинета, не попрощавшись, оставив за собой лишь аромат сандалового дерева, пряностей и чего-то мятного; а также память о девочке, которую он хотел бы забыть.
Кое-что на столе привлекает мое внимание. Узнав тарелку с банановым хлебом, я наклоняю голову.
Моя улыбка становится шире, когда я понимаю, что Кэл оставил от хлеба только две горбушки – точно так же, как делал в детстве.
Глава 5
Я слишком поздно сообразила, что не знаю, во сколько открывается автомастерская. Так что в семь утра я уже жду у входа в легком платье лимонного цвета, держа в руках корзинку домашних маффинов с яблоком и корицей. Спустя сорок минут Кэл заезжает на парковку, и я улыбаюсь.
Алисса была права. Он действительно ездит на мотоцикле.
Я невольно вздрагиваю от утробного рокота мотора и слабого запаха бензина. Кэл тормозит и снимает шлем; утренние лучи озаряют его нежным светом, контрастирующим с кислым выражением лица и суровым обликом.
Кэл взъерошивает волосы, спрыгивает с мотоцикла и берет стальной термос из крепления на подседельной трубе. Когда он замечает, как я машу ему рукой – мои волосы стянуты в лохматый пучок, на лице сияет широкая улыбка, – то удивленно замирает. Судя по выражению лица, он то ли забыл, что взял меня на работу, то ли успел об этом пожалеть.
– Доброе утро! – радостно говорю я, продолжая махать рукой. Сама не знаю, почему я это делаю. Может, моя рука думает, что сможет убедить его помахать в ответ?
Он не машет, но коротко кивает мне; я мысленно говорю своей руке, что это почти то же самое, и она опускается.
– Доброе, – говорит он хриплым голосом человека, который не успел выпить кофе. Или это его обычный голос? – Ты снова рано. – Свободной рукой он находит в кармане ключ и направляется ко мне, отводя взгляд.
Наши плечи на мгновение соприкасаются. От него исходит свежий запах, пряный и мускусный, от которого у меня по спине пробегает странное чувство. Я сильнее сжимаю ручку корзинки.
– Я забыла спросить, во сколько начинается рабочий день, так что приехала к семи, – признаюсь я со смехом.
Кэл замирает и хмурится, глядя на меня через плечо.
– Ты просидела здесь целый час?
– Ага. Репетировала разговоры с клиентами и съела два маффина от нервов.
Он бросает взгляд на корзинку и открывает дверь.
– Я ожидал увидеть череду лесных зверушек, которые в любой момент готовы с тобой спеть.
О, он все-таки не утратил чувство юмора.
Я прикусываю губу, стараясь сдержать улыбку, и вслед за ним захожу в лобби под приветственный звон бубенчиков.