Две недели в другом городе

Шоу Ирвин

В другой ситуации Джек давно бы сбежал с подобного мероприятия, где люди говорили о сексе, вложениях капитала, интриговали и накачивались спиртным. Но сегодня, после того что произошло с ним этим вечером, он механически улыбался мистеру Холту, произносил: «Oui, vous avez raison» [27] или, отвечая Тассети, говорил: «Non, c'est exact», [28] наслаждался этрусской красотой Барзелли, избавленный от необходимости беседовать с ней, поглядывал на хорошеньких женщин в нарядных вечерних туалетах, проплывавших в полумраке площадки для танцев, — все это возвращало Джеку спокойствие, уверенность в себе. Здесь не было

плачущего юноши, одержимого жаждой мести и проткнувшего простыню ножом. После третьего бокала виски, слившись с нежной ночью, напоенной ароматом Ренессанса, Джек был готов просидеть здесь безучастным зрителем хоть до рассвета. Если он и испытывал к кому-то жалость, то разве что к Кларе, жене Делани, скучавшей в одиночестве арендованной барочной спальни; ее супружеские права беззастенчиво ущемлялись опытной крестьянской рукой, умело гладившей бедро Делани.

27

Да, вы правы (фр.).

28

Нет, это точно (фр.).

Когда Джек услышал в трубке гостиничного телефона голос Делани, он решил прибегнуть к помощи режиссера, чтобы избавиться от Брезача. Морис, как большинство людей, пользующихся влиянием в Голливуде, был мастером по части публичных скандалов; он мог дать Джеку дельный совет. Но сейчас, убаюканный музыкой, размягченный алкоголем, Джек решил, что справится с ситуацией самостоятельно. Брезач превратился в смутное, нереальное видение, гротескную фигуру; плачущий, нелепо вооруженный, он наверняка исчезнет так же внезапно, как появился. Благодаря воздействию виски и кубинских мелодий Джеку было трудно представить, что всего час назад его жизни угрожала опасность. Утро все поставит на свои места. Завтра, подумал он, Вероника, возможно, пожалеет о своей поспешности и вернется в квартиру, где проживала с юношей, попросит прощения, и на этом история завершится. Сейчас Джек относился к такой перспективе без эмоций. «Мне не двадцать пять, — сказал он себе, — я не умру от ревности. Ни от своей собственной, ни от чужой».

— Знаете, я не сам до этого дошел, — говорил ему Холт. — Я плачу дорогому нью-йоркскому адвокату сотню тысяч в год не для того, чтобы пренебрегать его советами. Я прислушиваюсь к ним. Он показал мне, как вкладывать по полмиллиона долларов в год на протяжении пяти лет без риска остаться в убытке даже в случае неудачи. Правительство платит десять тысяч в год человеку, пытающемуся отобрать у нас часть наших доходов, в то время как мы отдаем сто тысяч тому, кто помогает нам сохранить их. Так какая голова лучше справится со своей задачей — стоящая десять или сто тысяч?

— Да, конечно, — сказал Джек.

«Кажется, это виски обходится мне слишком дорого», — подумал он.

— Если вы с женой хотите жить в Европе, говорит этот хитрец, — приятным тягучим баритоном продолжил мистер Холт, — надо найти такое место, где это не будет стоить вам ни цента. Разумно, верно?

— Конечно, — повторил Джек.

— Мы с Мамой не собираемся оставаться здесь весь год. Шесть, от силы семь месяцев, если с погодой повезет. В наше время самое главное — избегать лишних трат. И уважать закон. Еда, питье, путешествия, слуги, развлечения — все за счет старого доброго дядюшки Сэма. А теперь ответьте мне: есть ли занятие более законное, чем съемка фильма в Риме с таким кристально честным итальянским продюсером, как мистер Тачино? Он — незаурядный человек.

Холт улыбнулся, сверкнув идеальными вставными зубами, и кивнул головой в сторону Тачино.

— Вы знали, что в 1945 году он торговал с тележки на улицах Неаполя излишками, оставшимися у американской армии?

— Нет, не знал, — ответил Джек.

— Обувь, одеяла, фляги, сухие пайки, — словом, Тачино был вроде старьевщика. Но он умел

смотреть вперед. Я ценю это качество, — заявил Холт, торжественностью тона напоминая президента фирмы, выступающего с годовым отчетом. — Люблю предприимчивых людей, сделавших себя своими собственными руками. Легко нахожу с ними общий язык. Какой бы национальности, мистер Эндрюс, они ни были. Мистер Тачино — итальянец, но вы посмотрите, чего он добился. Что у него общего с теми графами-дегенератами, которых можно встретить в этих краях?

Холт бросил неприязненный взгляд на площадку для танцев; презрительно изогнутые губы говорили о том, что среди танцующих мужчин, по его мнению, немало графов-дегенератов.

— Самое притягательное в кинобизнесе, — пылко произнес Холт, — возможность общения с интересными людьми.

— Верно, — согласился Джек. — Иногда здесь встречаются забавные типы.

— Возьмем, к примеру, мистера Делани. Где еще можно встретить столь интересного человека?

Холт наградил режиссера той улыбкой, которой раньше выразил свое уважение к Тачино. Делани все еще беседовал с Тачино, не замечая восхищенного взгляда, устремленного на него с другого края стола; ласковые пальцы исполнительницы главной роли, унизанные кольцами, по-прежнему касались бедра режиссера. Джек тоже посмотрел на Делани, но не столь восхищенно, как Холт. Десять лет назад Делани не сидел бы здесь, радуясь, как глупец, этим расчетливым тайным ласкам. Десять лет назад он бы рассерженно схватил эту руку, шлепнул ею об стол, чтобы привлечь внимание людей, и велел женщине вести себя прилично.

— А эта прелестная девушка… — Холт почтительно наклонил голову в сторону Барзелли. — Когда вы видите кинозвезд на экране, вам и в голову не придет, что они могут быть такими простыми, добрыми людьми. И благодарными.

Холт постучал костяшками по столу, желая подчеркнуть сказанное. Как многие люди, обладающие большими возможностями, он весьма высоко ценил чувство благодарности.

— Это просто трогательно, какое чувство благодарности испытывает она к мистеру Делани. Мисс Барзелли сказала мне, что Делани — первый режиссер, который понял ее. Она даже готова сняться в трех его следующих картинах бесплатно, только ради удовольствия работать с ним.

«Как же, — подумал Джек, глядя на вялое, скучающее лицо Барзелли, — даром. Подожди, когда ее агент явится с контрактом».

— Мама от нее просто без ума, — сказал Холт.

— Кто-кто? — спросил Джек, решив, что он что-то прослушал. — Извините.

— Мама, — повторил американец. — Миссис Холт.

— А, — сказал Джек и, желая увести беседу подальше от кино, спросил Холта: — У вас есть дети?

— Нет. — Холт вздохнул.

Миссис Холт одновременно прикладывала платок к глазам и пила шестой бокал шампанского. Мистер Холт, смешно вытянув губы, помахал ей пальцами, как няня, забавляющая лежащего в коляске младенца.

— Нет, — снова повторил он, — у нас нет детей. Здесь для Мамы идеальное место. Я имею в виду Рим. Она все дни проводит в музеях. Уже посетила все церкви. Моя жена — католичка. У нее очень аристократическая натура. До замужества она преподавала игру на фортепиано в Талсе. У нас дома два больших рояля. Мы здесь живем в палаццо — по-итальянски это значит «дворец», — но пианино там сломано. Во время войны дом занимали немцы.

«Вероятно, мне следует встать, вернуться в отель и поискать Брезача. Он хоть и держал в руке нож, но разговаривать с ним было интереснее».

— Мама очень хочет, чтобы я основал компанию с мистерами Тачино и Делани. Для производства трех картин. — Холт смаковал терминологию волшебного мира. — К тому же ей нравится жить за границей в недорогом палаццо. У нее есть брат — знаете, какими иногда бывают братья. — Холт виновато улыбнулся. — Он ее моложе. Неплохой, в сущности, парень, только никак не может найти применение своим талантам. Я взял его в свою фирму, но через два года мои партнеры взбунтовались. Сейчас мы хотим сделать из него помощника продюсера, это такой человек, который…