Две недели в другом городе
Шрифт:
— В вашем возрасте можно позволить себе так говорить.
— Чем ты займешься в следующем году? — спросил Джек. — Прыжками с парашютом?
— Французским языком, — ответил Делани. — Я хочу снять квартиру с французами, прежде чем мне исполнится шестьдесят. В Париже есть два актера, с которыми я не прочь поработать.
В круг на высокой спокойной гнедой кобыле выехала хорошенькая темноволосая девушка. На вид ей было не больше шестнадцати; миниатюрная, серьезная, стройная, она держалась в седле без напряжения. Она начала прыгать через препятствия;
— Посмотрите на нее, — непривычно тихим голосом сказал Делани. — Вот бы успеть испытать те же ощущения, что и она.
— Боюсь, ты прежде свернешь себе шею, — заметил Джек.
— Не уверен.
Делани наблюдал за девушкой, которая повела лошадь к препятствию. В тот миг, когда кобыла преодолела его, не задев копытами верхнего бруса, из горла Делани вырвался короткий восторженный смешок. Затем он покачал головой, прогоняя несбыточные мечты, и повернулся к Джеку и Брезачу.
— Джек, — сказал он, — вчера я говорил с одним твоим старым другом.
— С кем именно? — спросил Джек.
— С Карлоттой.
Делани произнес это имя небрежно, но глаза его внимательно, с любопытством следили за Джеком.
— Это точное определение, — заметил Джек. — Старый друг. Не говори мне, что она в Риме.
— Нет. Она в Англии.
— Где, несомненно, сеет разлад и тревогу, — произнес Джек. — Ты сообщил ей, что я здесь?
— Да.
— Что она сказала?
— Ничего. Просто вздохнула, — ответил Делани. — Во всяком случае, это прозвучало как вздох. Слышимость была плохой, поэтому точно сказать не могу. Карлотта спросила, будет ли ей весело в Риме.
— Что ты ответил?
— Сказал, что вряд ли.
Делани улыбнулся Брезачу.
— Мы говорим об одной из многочисленных жен Джека, — объяснил режиссер.
— Я понял, — сказал Брезач. — Я проделал большую подготовительную работу.
— Обо мне вам тоже многое известно? — спросил Делани.
— Конечно.
— У меня есть для вас свежая новость, — произнес Делани. — Вчера вечером моя жена уехала от меня.
Он вытащил из кармана большой красный платок и стер пот со лба.
— Это серьезно? — спросил Джек.
Прежде такое уже случалось. Клара периодически уходила от Делани, протестуя против его связей с женщинами.
— Не думаю. Она перебралась в «Гранд». — Делани усмехнулся. — Ты не представляешь себе, какой рай может быть в римской квартире, когда жена находится в гостинице.
Он засунул платок в карман грязных джинсов.
— Ну что, — оживленно произнес Делани, обращаясь к Брезачу, — хотите стать режиссером?
— Да, — подтвердил Брезач.
— Почему?
— Я могу произнести монолог на эту тему, лишь когда выпью, — сдержанно ответил Брезач. — На этой неделе я это уже делал. Для Эндрюса. Спросите его.
Делани пристально, словно боксер, оценивающий противника в начале первого раунда, поглядел на Роберта.
— Вы
— Я видел многие ваши картины.
— Я имею в виду ту, над которой я работаю сейчас.
— Да, — произнес Роберт.
— Ваше впечатление?
Брезач заколебался, он посмотрел на всадников, на темноволосую девушку, похлопывающую гнедую лошадь по изогнутой шее, на грума, стоящего возле чалого жеребца, на семилетнего мальчика в бархатной кепке, медленно едущего по краю круга на низкорослой гнедой кобыле.
— Вы считаете, это подходящее место для разговора о кино?
— Вполне. Здесь никто не знает английского языка, в воздухе приятно благоухает свежим конским навозом.
— Вы хотите, чтобы я польстил вам или сказал правду?
Делани усмехнулся:
— Сначала польстите, а потом скажите правду. Это всегда верная тактика.
— Что ж, — начал Брезач, — никто не работает с камерой лучше вас.
— Для начала неплохо, — кивнул Делани.
— Каждый кадр у вас, — продолжил Брезач, — насыщен информацией.
— Что вы имеете в виду?
Делани смотрел на Брезача пристально, скептически, с любопытством.
— Я хочу сказать, что вас интересует не только развитие действия и главные персонажи, — уверенным профессорским тоном пояснил Брезач. — У вас постоянно что-то происходит на разных планах. Вы стараетесь побольше рассказать зрителю о других людях, далеких от основной сюжетной линии, прокомментировать сцену, сообщить, какая сейчас погода, какое время суток; вы создаете настроение.
— А, заметили? — с радостным удивлением в голосе произнес Делани.
— Да. Заметил. Это удается немногим режиссерам. Вы изящно и изобретательно переходите от одного эпизода к другому, поэтому в ваших картинах есть ощущение цельности и непрерывности. Конечно, в этом фильме, как и во всех остальных, снятых вами за последние десять лет, это ощущение ложное…
Он замолчал, наблюдая за реакцией Делани. Режиссер, глядя на темноволосую девушку, лишь кивнул и сказал:
— Продолжайте.
— Когда-то вначале оно было подлинным. В переходах от одной сцены к следующей не было никакого произвола. Теперь вы искусно плетете красивые, пустые узоры. Это то, что лежит на поверхности. А в глубине — хаос, случайность… Вы хотите все это слушать?
— Я восхищен вашим анализом, — глухо промолвил Делани. — Продолжайте.
— Теперь скажу, как я относился к вашим ранним картинам. Мне казалось, что они созданы человеком, остро ощущающим быстротечность жизни; вам было что сказать зрителю, и вы спешили уместить это в кадре, отчего сцены получались емкими, насыщенными. Даже второстепенные линии…
— А сейчас? — вкрадчиво произнес режиссер.
Джек удивился, увидев на лице Делани кроткую улыбку.
— Когда я смотрю ваши последние картины, меня преследует чувство, что они сняты тщеславным, самовлюбленным человеком, — сказал Брезач, — готовым пожертвовать целостностью образа ради эффектной, впечатляющей сцены.