Две ноты на двоих
Шрифт:
На задних рядах, на «камчатке», воцарилось племя длинноволосых хиппанов. Более всего они походили на старых попугаев из зоомагазинов, изрядно выцветших и немало потасканных жизнью и за хвосты, и за клювы. Попугаям не место на птичьем базаре, их дело — наблюдать жизнь свысока, из ветвей. Но сегодня, как ни странно, администрация зала не обращала на них никакого внимания, что растрогало длинноволосых джинсоманов необычайно.
Пиво и дешевый портвейн из разрисованной мешковины сумок лились рекой, однако культурно, не мешая выступающим «братишкам». Поэтому хиппаны относились с доброй симпатией ко всем без разбора, вне зависимости, что звучало
И как полагается на всяком птичьем базаре изредка через зал, подобно хищным чайкам-поморникам, шествовали легендарные личности городского рок-н-ролла. Они даже внешне походили на пернатых разбойников: все сплошь в темном, с острыми носами, исполненные уверенности и понтов, в невообразимо вытертой джинсе. Порою эти живые легенды перекидывались друг с другом парой коротких, загадочных фраз. Но смысл этих слов, имен и звуков, оставался темным и тупикам, и кайрам, и даже попугаям, самые старые и битые из которых, в силу своей несъедобности, водили дружбу с древними и темными поморниками.
Большинство народа играло одни и те же песни — с трех-четырех пластинок советских ВИА плюс кое-что из «Битлз» и расхожие инструменталки. Это были либо «Дом восходящего солнца», с которого учился играть на гитаре каждый советский школьник, либо банальные рок-н-роллы на четыре аккорда, известные в музыкальной среде как «квадраты». Леон кивнул на прощание девушке, все еще взиравшей на него со всевозрастающим девичьим интересом, и они с Колей и Женьком отправились выбирать места в зале. Руслан с сожалением развел руками, шутовски поклонился и побежал догонять друзей. Начинались выступления пришедших уже готовых составов.
Справа от звукооператора сидел невысокий белобрысый человек в строгом черном костюме и галстуке, Аркадий Петрович Фирсов, руководитель будущего ансамбля. А рядом — сам «Харисон»!
Костя Харисов, известный в городе гитарист-виртуоз, принципиально не имел никаких дел с филармоническими ВИА и оттого прослыл правильным чуваком, удивительно ритмичным в отношениях со всеми. Костя иногда наклонялся к Аркадию Петровичу и что-то шептал ему, кивая на сцену. Фирсов кивал в ответ, отвечал, и так они общались. То, что «Харисон» был приглашен на это прослушивание в качестве официального эксперта по гитаристам, поднимало все действо на таинственную и увлекательную высоту, не имеющую ничего общего с обычными смотрами городской самодеятельности.
Их вызвали на сцену через два с половиной часа. Толик так и не пришел, и телефон его упорно молчал.
Перед ними играли замечательные ребята-джазмены с трофейным немецким аккордеоном «Вельтмейстер» и огромным контрабасом, потертым, «фронтовым», в легкомысленных наклейках. Были отличные мелодии, но в акустике мало драйва, и их тут же затмили пятеро гитаристов, лихо отыгравших инструментальные боевики «Шедоуз» и «Венчуриз». Потом выкатились «Красные стопперы», за ними «Рифары», двое узнаваемых лиц из полупрофессиональных «Эльфов» — басист и органист, удивительно слаженные и отлично понимавшие друг друга. Три патлатых парня пели под Градского, но
Последним играл «Скэндел», группа уже ставшая легендарной в «консе» и музучилище. У всех ее участников были клички по именам американских ковбоев из расхожих вестернов про индейцев производства киностудий ГДР и Югославии. Шестеро парней в загнутых ковбойских шляпах, кожаных куртках, перехваченных ремнями на манер патронташей и по-дембельски стоптанных кирзовых сапогах десять минут наяривали такое горячее кантри, что зал дружно ревел, свистел и бешено топал ногами.
Пол тоже одобрительно покачивал головой в такт шпарящим гитарам и безумной скрипке, летавшей в руках худенького паренька, похожего на Алана Прайса. И когда Саша с друзьями вышли на сцену, народ в зале все еще обсуждал «скэндэлистов», возбужденно шумел, переговариваясь, споря, критикуя и восторгаясь.
Толик так и не пришел. Выхода не было.
Леон подошел к микрофону и смущенно развел руками:
— Извините, но у нас, кажется, заболел бас. Говорят, битлы в таких случаях, еще на заре своей истории, приглашали барабанщика прямо из публики. Так не найдется ли в зале свободного басиста, подыграть?
Зал ответил ему оживленным гулом. Потом в центре неуверенно поднялась одна рука, слева другая — и тут же сникли, опустились. Никто не хотел лажаться на чужом репертуаре, тем более что «Ветра» были известны как отлично сыгранная команда.
— Уберу бас под завязку, — пообещал от пульта Руслан. Но никто не клюнул.
— Помочь, ребята? — дружески улыбнулся «Харисон».
Это был наилучший вариант из всех возможных. Костя уж точно не налажает, у него опыт и слух как ни у кого здесь. Сыграет по гармонии и…
И тут Леон увидел в дальнем конце зала поднятую руку. И не просто руку. Два пальца, сложенные в известном всему миру гордом знаке V — victory. Победа!
Клёво!
— Можно вас?
«Харисон» удивленно оглянулся, а за ним поворотил головы и весь зал.
Между рядами к сцене шел симпатичный черноволосый парень, явно старшекурсник, если даже не аспирант. В его лице было что-то знакомое, какие-то неуловимые черты из прошлого. Точно Леон его уже когда-то видел.
Незнакомец поднялся на сцену, поздоровался за руку со всеми и выжидающе обернулся к Леону, безошибочно угадав в нем лидера.
— Спасибо, выручил. Знаешь нас репертуар? — шепнул Леон.
— Нет, но я буду играть по грифу, — ответил тот. У него был легкий акцент, наверное, литовец или латыш. — Мой напарник часто приносит новые вещи прямо на концерт, так что я уже привык. Только придется стать вполоборота.
Незнакомец вскинул на плечо бас, «орфеевскую» «скрипку», сноровисто прошелся пальцами по грифу, достал медиатор — большой, темно-синий, фирменный.
— Ну, поехали.
Леон не стал ждать, пока народ угомонится. Он переглянулся с Русланом у пульта и с ходу выдал первые аккорды вступления. Гитара была чужая, но отличная — надежно строящая, с тремя звукоснимателями и хорошо сбалансированным корпусом-доской. Народ мало-помалу успокоился и встретил их с интересом, возраставшим по мере узнавания песни. Кое-кто был лично знаком с Леоном, многие просто знали их в лицо, встречаясь на сейшнах, но еще больше слышали подпольную запись, которую пятеро друзей однажды сотворили за ночь в полутемном от конспирации Доме пионеров.