Две половинки (Просто о любви)
Шрифт:
Всегда, но почему-то не сегодня!
Все проходило в этой экспедиции очень трудно и как-то тягомотно тяжело. Высокогорье, крайний дефицит воды, разреженный воздух, ночные морозы, местный диалект, который и коренные-то жители с трудом понимали, превращенные в мелкое пыльное крошево дома и глинобитные строения, непроходимые для тяжелой техники горные тропы…
И ветер!
Непрекращающийся, завывающий на высоких нотах, сводящий с ума своей монолитностью и забивающий сдуваемой им с развалин мелкой пылью абсолютно все! Команда держалась на силе воли и словесных вариациях мата –
Один Степан мучился, крутился-вертелся, не мог остановить мысли: как и что сделали сегодня, все ли правильно, не ошибся ли он где, как лучше, эффективнее дальше работать, может… и по новому кругу! А еще…
В первый раз за свою работу спасателем он почувствовал потребность поговорить с кем-то, признаться, как ему тяжело и трудно.
Поговорить с человеком не из команды, умученной так же, как он, и проходящей те же трудности, а с кем-то вне их работы, из другого, мирного пространства. В котором нет холода, и ветра, и стонов пострадавших, и трупов, запеленутых в полиэтиленовые мешки и сложенных под горой, потому что их не могут вывезти – в первую очередь раненые и потерпевшие, а вертолетов и для их эвакуации не хватает. Нет криков муэдзина и чужих гор, чужих огромных низких звезд, чужого сухого мороза, чужой, непонятной жизни.
Он не стал врать себе – ему до одури хотелось услышать Стаську, с ней поговорить!
Именно с ней!
Ну не звонить же родителям, в самом деле, – еще чего! или сестре с мужем – тем более Анька недавно родила, ей покой нужен. Да и не в этом дело! Она постарается понять, его родная сестричка, но не сможет почувствовать.
И охохошеньки, разумеется, не Вере!
Он мог до запятой угадать, что она скажет, позвони он ей:
«Бедный, совсем ты там замучился, устал! Ты приезжай сразу к нам, я твой пирог любимый испеку, отдохнешь, выспишься. Ежик тебе привет передает, у него сегодня в школе…»
И подробно расскажет про школьную жизнь сына, а он будет думать, как бы скорее закончить разговор, не слушая и маясь несовпадением и полным равнодушием к ее словам.
Анька права – сразу чувствуешь себя грешным и виноватым во всем!
Ему не нужно сейчас никакой бабской жалостливости и обещания пригреть, накормить, и про Ваньку сейчас ему не нужно, и про Верину готовность обиходить мужика после трудов нелегких тихо и по-семейному!
«А что тебе нужно?!» – прикрикнул на себя мысленно Степан.
Понимание.
Не жалость слезливая, не раскудахтывание над его трудностями и тягостями, над чужим горем, от которого кудахчущий, слава богу, далеко и его это не касается, что ж не попереживать отстраненно!
Ему, доктору Больших, очень надо, чтобы кто-то побыл с ним душой рядом! Пусть ненадолго, пусть через тысячи километров, но прикоснулся душой!
И он знал только одного человека, способного на это…
Очень непорядочно, по-свински, эгоистично и по-мужски потребительски!
Да!
Уйти от нее так однозначно, так бесповоротно отринуть все, что она предложила, – и позвонить,
Да!
Потому что здесь, в этом месте, отстоящем в необозримой дали от цивилизации с ее условностями, глупыми страхами, комплексами и мелочными обидами, с правилами межличностных игр, в чистом, незамутненном состоянии прояснившегося ума и души, Степан Сергеевич Больших честно признался себе: «Мне нужна Стаська! Вся! И лучше навсегда!»
А еще у него были номера всех ее телефонов, добытые путем простых логических размышлений и одного действия. А именно: он позвонил в тот же вечер, когда ушел от нее, Лешке Хромову и поинтересовался, не оставила ли девушка, что привезла вместе с ним Василия Федоровича в больницу, свои телефоны?
Оставила. И Лешка продиктовал номера сотового и домашнего.
Степан занес их в память своего мобильного, но ночью решил удалить. Зачем? Он принял решение, расставил все точки на нужные места! Что еще? Дружеское перезванивание? Не тот у них вариант! И дружба не та!
Посмотрел на светящийся экран мобильника, где призывно к действию чернела запись: «Стася» и ее номера, – и не удалил.
Вообще связи здесь тоже не было – высокогорное Средневековье, что удивляться! Но у него имелся полевой спутниковый телефон.
Он сел на заскрипевшей от движения кровати и быстро посмотрел на ребят – спавшие по другим кроватям как упали, так и не двинулись. Какой там скрип! Артналет их не разбудит!
И быстро, не давая себе возможности передумать, набрал Стаськин домашний номер телефона. Долго не отвечали, он собрался сбросить набор и тут услышал ее недовольный, громкий голос:
– Да!!!
Сердце икнуло, вздохнуло и глухо заколотилось в грудную клетку.
Самое странное, что за всеми мучительными размышлениями, выводами, подтолкнувшими к действиям, он не ожидал, что действительно ее услышит, и так четко, словно она рядом.
Здесь. С ним.
– Привет, – сказал он хрипло.
Услышал тишину и подумал, что сейчас она бросит трубку.
Она трубку не бросила и не отключилась, нажав «отбой», а требовательным тоном, громко и недовольно спросила:
– Больших, ты в курсе который час?!
– Где? – улыбнулся он.
Он представил, как она может сейчас выглядеть, и тихонько выдохнул, расслабляясь – оказывается, он жутко напрягся!
– Что – где?
– Где сколько времени? – улыбался он уже вовсю.
– В Москве! – отчетливо и так же недовольно произнесла Стаська. – Ты знаешь, сколько времени в городе Москве?
– Не знаю, – радовался Больших. – Я не знаю, сколько времени здесь, а в городе Москве и подавно!
– Где «здесь»? – поубавила недовольства Стаська.
– В Пакистане. Ты новости смотришь?
– Не смотрю, – пробурчала она.
Месяц назад Станислава Игнатова перестала смотреть новости по телевидению и слушать по радио в машине! А чтобы не думать, где может находиться Степан Больших, не высматривать катастрофы и чрезвычайные происшествия с упоминанием высланной на помощь группы спасателей. Не всматриваться пристально в случайно попавшие в кадр лица, с замиранием сердца ожидая – а вдруг это он!