Сколько мне жизни оставить на чай,Жизни пропащей и сладкой?Стулья пустые скрипят по ночам,Чувствуют, что-то неладно.Греются чувства на утлом огне,Но разгореться не в силах.Ты не останешься даже во сне,В небе останешься синем.Там, где тебя разглядеть не дадутХищные птицы разлуки.Там, где тебя навсегда уведутАнгелов нежные руки.И никому не придётся помочь,Просто не хватит пространства.Белая скатерть и чёрная
ночь —Символы непостоянства.
«Хотел быть свободным, как ветер…»
Хотел быть свободным, как ветер,Но ветер заперт в тюрьме.Хотел быть влюблённым, как Вертер,Но мысли слепнут во тьме.Хотел рассказать, как долгоВ баре играли джаз.Но если не будет толку,То нужен ли мой рассказ?Хотел быть надёжным, как сейфыВ далёкой швейцарской земле.Хотел быть беспечным, как селфи,Но стрелка дрожит на нуле.И жизнь, потерявшая скорость,Привычно меняет окрас.И Вертер взирает с укоромНа ветер и джаз.Глотает бесцельную скукуКустарник косматый, как бард.Отрезали сердце и рукуИ сдали в ломбард.
«Который год, который снег…»
Который год, который снег,И всё одно.Нечеловечьих чувств разбег,Фонарь, окно.Ветра свирепые с рекиПо стёклам бьют.Полы блестят и потолки,И люди пьют.Пьют самогон и самопал,Жрут пироги.А Рим единственный пропалНазло другим.Слова морозные крепки,Им жить – зимой.Дороги, песни, дураки —Зовут домой.Меж небом и землёю щель —Смотри на свет.Движение важней, чем цель,А цели нет.Есть только мир, есть только РимИ мы при нём.Мы ничего не повторимИ не начнём.Который снег, который годМой мир трещит.Я жду, когда же мой народВозьмёт на щитМеня, и все мои дела,И все снега.Вчера ещё метель мела,Теперь – пурга.
«Слова идут вразвалку, что матросы…»
Слова идут вразвалку, что матросыПо бесконечной палубе линкора.Они меня покинули без спроса,И, видимо, верну я их не скоро.Понять их можно: надоело слушать,Что нет глупее их и бесполезней.Мне жалко их, но знаю, станет лучшеИм без меня и без моих болезней,Без тщетной жажды славы, без истерик,Без песни, где одна осталась нота,И без привычки выходить на берегИ вдаль смотреть, высматривая что-то.
«Мне бы туда, на Разъезжую…»
Мне бы туда, на Разъезжую,Там, где все нити сплелись.Там, колеёю наезженной,Жизнь поднимается ввысь.Так высоко, что не видно ейСлёз в удивлённых глазах.Как мы приходим невинными,Так мы уходим в грехах.В барах резвятся до полночиНаши с тобой двойники.Нам же известно доподлинно:Утром их тени легки.Мне бы туда, где асфальтамиДлится прогулка навзрыд.Там, где холодными пальцамиТы согреваешь мой стыд.Там, где Разъезжая улицаМир превращает в углы,Чтобы стоять в них и жмуритьсяВо избежание мглы.
«Провинция давно уж не тиха…»
Провинция давно уж не тиха,Скорей меланхолична, одинока.Захочешь быть подальше от греха,Езжай сюда, чтоб поумнеть до срока.Здесь так легко попасть на прежний ритм,Что запоёшь не хуже Паваротти,Здесь мастера живут без Маргарит,И вид один на каждом повороте.Из важного ещё: здесь холодаДлинней, чем путь от леса до могилы.Здесь о тиранах узнают, когдаИз магазинов исчезает мыло.Здесь стыдно заниматься ерундой,Когда один во все мишени метишь.Здесь до любви так близко, что с водойЕё сглотнёшь и даже не заметишь.
«Тёмное небо и дым из трубы…»
Тёмное небо и дым из трубы,Самое светлое – дым.На горизонте большие кубы,Сон будет нынче цветным.В окнах привычно горят огоньки,Но я не грежу о них,Знаю, что люди от лютой тоскиВоют в квартирах пустых.Тихо пищит неудавшийся снег,Слякотью рано он стал,Как я подробно обдумал побег!Жаль, убежать опоздал.Тёмное небо, чужая семья,Старой вины колдовство.Пальцы нащупали что-то, и яПонял, что нет ничего.
«Идёт, пригнувшись, пилигрим…»
Идёт, пригнувшись, пилигрим,Так сильно небо давит.Давай с тобой поговоримО том, за что страдали, —О Родине, о временахПечальных и тревожных.Идёт, ссутулившись, монах,Глаза поднять не может.А в небесах над ним горятОстанки душ невинных.Так далеко последний ряд,Что ничего не видно.Давай пойдём с тобой, как встарь,Лихой тропой гусарства,Идёт, расправив плечи, царь,Оставшийся без царства.И в голове его не гимн,А прошлых мыслей улей.А мы молчим, а мы сидимИ что-то караулим.Не сыщешь в голосе металл,Молчание дороже.Когда последний первым стал,Второй сошёл с дороги.И хрустнул мира позвонокПод строгим взглядом Бога.Я жил, наверное, как мог,Но смог не так уж много.Пусть простота не воровство,Пусть скверно дул в трубу я.Не ангел я, и ничегоВ жизнь не возьму другую.
«Никого уже нет из тех…»
Никого уже нет из тех,С кем я мир поменять хотел,С кем гуляла моя душаВ дни весенние не спеша.Никого уже нет из тех,Кто в году отмечал лишь сны,Кто разбрасывал снег для всех,Чтоб растаял он до весны.Никого уже нет из тех,Кто стихи до утра читал,Кто всю ночь в облаках виталИ мечту добывал из стен.Никого уже нет. ВойнаОпоясала, как лишай.Если можешь, себя лишайЛучшей доли, что не дана.Никого уже нет. РассветНе дотягивается до дня.Не с кем чокнуться, чтоб до дна,Дна как не было, так и нет.Но зато есть такая даль,Что не в силах вобрать мой взгляд.Но зато есть такая сталь,Что клинки от неё блестят.И ещё кто-то мне сказал,Что, наверно, мы все в кино.Опоздали мы на вокзал,Где в буфете всегда темно.И состав прогремел без нас,В нём все те, кого Бог не спас,В нём все те, от кого душаЖдёт бессмертия не спеша.
«Я писатель второго ряда…»
Я писатель второго ряда,Но мне хочется в ряд последний,Потому что моя отрадаУкатила в вагоне летнем.Я бросаюсь на амбразуруВиртуального пулемёта.Я влезаю в чужую шкуру,Чтобы вспомнить чужое что-то.Жаль, что мысли мои устали,Поднимаясь в чужую гору.Я участвую в карнавале,Что спускается с неба в город,Чтоб скупить в магазинах сказки,Чтоб продать на базаре спицы,Чтоб забрать у счастливых маски,А несчастным оставить лица.Подражатели, лицемеры,Я, писатель второго ряда,Прославляю вас всех без меры.Вы хлебнули такого яда,Что теперь ничего не страшно.Бьют куранты на разных башнях,Часовые стоят в дозоре,И слеза не дрожит во взоре.
