Две судьбы

Коллинз Уильям Уилки

— Кланяйся маме — скажи, что через полчаса я буду дома.

Мы вошли в коттедж.

Бабушка Дермоди сидела, как обыкновенно, в кресле у окна, с одной из мистических книг Эммануила Сведенборга, лежащей открытой на коленях. Она торжественно подняла руку, когда мы вошли, сделав нам знак занять свой обычный уголок и не заговаривать с ней. Помешать чтению сивиллы было преступлением против ее домашнего величества. Мы тихо прокрались на наши места. Мери выждала, пока не увидела, что седая голова бабки склонилась над книгой и ее густые

брови, нахмурились от сосредоточенного чтения. Тогда, только тогда, осторожная девочка встала на цыпочки и без малейшего шума пробралась к спальне и скрылась там, но тотчас же появилась опять, неся что-то тщательно завернутое в свой самый лучший кембриковый платок.

— Это сюрприз? — спросил я шепотом.

— Отгадай, что это? — шепнула она мне в ответ.

— Для меня?

— Да. Отгадывай же. Что это?

Я отгадывал три раза — и каждый раз ошибался. Мери решилась помочь мне намеком.

— Говори азбуку, — предложила она, — и продолжай, пока я не остановлю тебя.

Я начал.

Она остановила меня на букве А.

— Это название вещи, — сказала она. — И начинается на Ф.

Я стал перебирать «Фиалка», «Флакон», «Флейта».., тут моя изобретательность иссякла.

Мери вздохнула и покачала головой.

— Ты не стараешься, — заметила она. — Ведь ты на целых три года старше меня. После всех моих трудов, чтобы доставить тебе удовольствие, ты, пожалуй, уже такой взрослый, что мой подарок не порадует тебя, когда ты увидишь его. Угадывай еще.

— Не могу отгадать.

— Должен!

— Я отказываюсь.

Мери не соглашалась с моим отказом. Она помогла мне другим намеком.

— Что ты сказал мне раз, чего хотел бы для своей лодки? — спросила она.

— Давно? — осведомился я, не находя ответа.

— Давно, очень давно! Еще до зимы. Когда листья падали и ты катал меня один раз в своей лодочке. Ах! Джордж, ты забыл!

К сожалению, это было справедливо как относительно меня, так и собратьев моих, старых и молодых. Мы, хотя только дети, однако представляли собой типы мужчины и женщины.

Мери потеряла терпение. Забыв про грозное присутствие бабки, она вскочила и выдернула из платка таинственный предмет.

— Вот, — вскричала она с живостью, — теперь ты знаешь, что это?

Наконец я вспомнил. Я хотел для своей лодки уже много, много месяцев новый флаг. И вот оказывался флаг, изготовленный для меня втайне собственными руками Мери! На поле из зеленой шелковой материи был вышит белый голубок с неизменной оливковой веткой в носике, вышитой золотом. Работа была проделана неискусными и нетвердыми пальчиками ребенка. Но как помнила моя возлюбленная крошка о моем желании, как терпеливо старалась вывести иглой нарисованный узор, как трудилась в скучные зимние дни, и все для меня! Какими словами изобразить мою гордость, мою признательность, мое блаженство? И я, забыв о присутствии сивиллы, склоненной над ее книгой, схватил маленькую работницу в объятия и целовал ее до тех пор, пока совсем не задохнулся и не в силах был целовать больше.

— Мери! — воскликнул я в пылу восторга. — Мой отец приезжает сегодня. Я поговорю с ним в этот же вечер. Завтра я женюсь на тебе.

— Дитя! — произнес бабушкин голос на другом конце — комнаты. — Подойди сюда.

Мистическая книга бабушки Дермоди была закрыта, а пронзительные черные глаза бабушки Дермоди наблюдали за нами в нашем уголке. Я подошел к ней. Мери робко ступала за мной шаг за шагом.

Сивилла взяла меня за руку с ласковой нежностью, которая была для меня новым явлением в ней.

— Ценишь ты эту игрушку? — спросила она, глядя на флаг. — Спрячь скорее! — вскричала она прежде, чем я успел ответить. — Спрячь, иначе ее отнимут у тебя.

— Зачем мне прятать? Я подниму флаг на верхушку мачты моей лодки.

— Никогда ты не поднимешь его на мачту твоей лодки!

С этим словами она взяла у меня флаг и нетерпеливо сунула его в боковой карман моей куртки.

— Не сомните, бабушка, — жалобно запротестовала Мери.

Я спросил опять:

— Почему я никогда не подниму его на мачту моей лодки?

Бабушка Дермоди положила руку на закрытый том сочинений Сведенборга, лежавший на ее коленях.

— Три раза я раскрывала эту книгу сегодня утром, — сказала она. — Три раза слова пророка предостерегали меня, что горе близко. Дети! Это горе постигнет вас. Я смотрю туда, — продолжала она, указывая на место, где солнечный свет наклонно вливался в комнату, — и вижу моего мужа в его небесном сиянии. Он грустно склоняет голову и указывает на вас рукой, которая никогда не ошибается. Джордж и Мери, вы предназначены друг для друга. Будьте всегда достойны вашего предназначения, будьте всегда достойны самих себя.

Она приостановилась. Ей изменил голос. Она смотрела на нас ласковым взором, как смотрят те, которые с грустью видят приближение разлуки.

— Станьте на колени! — сказала она тихо с выражением страха и горя. — Быть может, я в последний раз благословлю, в последний раз помолюсь над вами в этом доме. Станьте на колени!

Мы стали на колени у самых ее ног. Я чувствовал, как билось сердце Мери, когда она прижималась к моему плечу все ближе и ближе. Я слышал ускоренное биение моего собственного сердца от непонятного страха.

— Боже, благослови и храни Джорджа и Мери ныне и вовеки! Господи, пошли в будущем союз, предопределенный мудрым Провидением. Аминь. Да будет так. Аминь!

Едва она произнесла последние слова, как дверь коттеджа распахнулась настежь. Отец, а за ним управляющий вошли в комнату.

Бабушка Дермоди медленно поднялась на ноги и посмотрела на отца с суровой пытливостью.

— Настало? — пробормотала она про себя. — Оно глядит глазами, оно заговорит голосом этого человека.

Последовавшее за тем молчание прервал мой отец, обратившись к управляющему.