Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса
Шрифт:
Таким образом, тенденция была для него в довольно-таки существенной степени реальностью. Племенная и межплеменная история была наполнена деяниями других вождей, ушедших даже дальше от исходного места обитания. Если он стремился превзойти их, то мог сделать только одну вещь – идти только в одном направлении. То, что мы видим как тенденцию, он, скорее всего, считал «модой», или разумным честолюбием, или дорогой славы. Человек чести не мог поступить иначе.
Конечно, он не мог знать, добьется ли успеха. В конце концов, его «тенденция» была не единственной.
Самсу-илуна, сын Хаммурапи и правитель Вавилона, в то время, когда касситы спускались с гор, вряд ли имел такую же, как касситские вожди, ясную картину масштаба и экспансии индоевропейских всадников. Но даже он мог видеть в этом «тенденцию». Лошадь
Но Самсу-илуна был и сам частью «тенденции». Так же как всадники – люди боевых топоров – в первой трети второго тысячелетия до н. э. расселялись на восток, запад и юг, аморитские пастухи, потомком которых он был, мигрировали на восток, запад и север. От их исходного места обитания на скудных лугах Сирии и Трансиорданского плато амориты за первые полтора века второго тысячелетия до н. э. сумели заселить Левант и долины Тигра и Евфрата. Их царства, связанные родством, занимали длинную территорию (в форме полумесяца, повернутого к горам) от Средиземного моря до Персидского залива. И если сын Хаммурапи верил в «историческую необходимость» и неодолимый ход событий, он имел такие же основания ожидать продолжения наступления аморитов и занятия ими гор, как и продолжения наступления людей боевых топоров и занятия ими равнин.
В конце первой трети второго тысячелетия, в 1650 г. до н. э., вопрос так и не был решен (в некотором смысле он не решен и до сего дня). Касситы удерживали свой анклав в центре Месопотамии, а хурриты наступали, чтобы занять большую часть Северной Сирии. Но, с другой стороны, семитские цари Ассирии удерживали северную долину Тигра между ними и расширили свое господство даже до гор Курдистана.
Ситуация сложилась тупиковая. Именно в такие времена, когда «тенденции» уравновешивают друг друга, решающим фактором становится характер и действия отдельных людей. Сегодня, оглядываясь на четыре тысячелетия назад, мы можем утверждать, что, если бы Хаммурапи проявил больше оперативности в организации аморитов в единое царство, «неодолимое движение» индоевропейцев вполне можно было остановить и вернуть их обратно в горы Персии и Турции.
В каком-то смысле захват гиксосами Египта есть последний пример аморитской экспансии, показывающий, сколько жизни, силы и инициативы, должно быть, имелось у семитских народов того времени. Будь хурриты слабее, а Египет сильнее (по сути, это то же самое, что сказать: если бы царица Себекнефруре веком раньше не вышла замуж за простолюдина и не ввергла Египет в пятидесятилетнюю гражданскую войну), сила аморитов вполне могла быть повернута на север, а не на юг. Даже тогда это изменило бы направление индоевропейской экспансии.
Но мы сказали, что гиксосы и сами были частично индоевропейцами. Имеются все основания полагать, что это действительно так, и этот факт является примером ловушки, которой необходимо избежать. О тенденциях и перемещениях рассуждать легко, ничуть не сложнее говорить о «расах». Позвольте мне объяснить, что здесь не стоит вопрос об «индоевропейской расе», расселяющейся в южном направлении и сталкивающейся с «семитской расой» на Ближнем Востоке. «Семитская» и «индоевропейская» – это название двух групп языков, причем разные языки в пределах каждой группы так тесно связаны, что можно высказать гипотезу об их общем происхождении. Исходный семитский язык, вероятнее всего, развивался на севере Аравийского полуострова, месте происхождения аморитов, поэтому можно сделать еще одно допущение и назвать первоначальных аморитских завоевателей семитами. Точно так же на исходном индоевропейском языке, по-видимому, говорили всадники понтийских степей (это одна из гипотез, которые доказать невозможно), и мы, полагаю, не сделаем большой ошибки, если назовем этих всадников индоевропейцами. Но даже при этом было бы ошибочно использовать термин «раса», потому что именно в этих странах происхождения аморитов и народа боевых топоров имело место,
В любом случае оба народа покинули свою родину около трехсот пятидесяти лет назад. И с тех пор с ними произошло многое. Хурриты и касситы, спустившиеся с гор, не говорили на индоевропейском языке и никоим образом не были связаны родственными узами с народом боевых топоров. Их просто подхватили «по дороге».
Возможно, они находились в родстве друг с другом, но точно это не известно. Хурриты говорили на языке, о котором мы имеем ряд документов – глиняные таблички с клинописью. Но можно только утверждать, что они не говорили ни на индоевропейском языке, ни на семитском, ни на шумерском. Очевидно, они принадлежали к группе народов, населявших горы Восточной Турции до прихода людей, говоривших на индоевропейском и семитском языках. Эту группу обычно называют «азиатской» – просто для удобства. Касситы могли говорить на языке, родственном языку эламитов, но из него известно только несколько слов.
Но в обоих случаях во время вторжения на территорию аморитов их вела аристократия, говорившая на индоевропейском языке. Эта аристократия состояла из правящих принцев и вождей, а также военной элиты, относительно названия которой до сих пор ведутся споры. На мой взгляд, лучше всего его перевести как «рыцари», подразумевая и мелкую аристократию, и всадников. Говорящая на индоевропейском языке аристократия, несомненно, произошла от тех представителей культуры боевых топоров, которые со своими лошадьми и колесницами проникли на юг и со временем стали лидерами «азиатских» племен. Но чистота языка не может считаться признаком чистоты расы. Небольшой отряд норманнских солдат, отвоевавший Англию у саксонцев, говорил на норманнском французском языке, и в течение трех столетий или даже более после этого норманнский французский был в Англии языком аристократии, которая считала себя потомками рыцарей, пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем. И тем не менее мы знаем, что уже в первом поколении было много норманнов, даже в королевской семье, которые заключали браки с дочерьми свергнутых саксов. Не прошло и ста лет, как в норманнской аристократии стало больше саксонской, чем норманнской крови. Точно так же мы можем быть уверены, что «индоевропейская» аристократия касситов и хурритов, хотя и сохранила свой язык, к этому времени стала больше касситской и хурритской, чем индоевропейской.
Нечто подобное произошло и с аморитами. На юге Месопотамии они осели среди населения, говорившего на семитском, эламитском и шумерском языках: на севере Месопотамии и в Сирии – среди семитов и «азиатов». В ходе двенадцати поколений они, вероятнее всего, полностью утратили расовую чистоту, которой когда-то обладали. Если бы было возможно разобраться в сложных расовых истоках типичной хурритской и типичной аморитской армии, которые частенько стояли друг против друга на берегах северного Евфрата, полагаю, обе армии оказались бы в основном «азиатского» происхождения и внешне ничем не отличались.
Однако по этой причине они не стали сражаться друг с другом менее упорно. Они считали себя аморитами и хурритами, а колесничие севера, несмотря на своих «азиатских» матерей и бабок, были уверены, что являются совершенно другой расой, схожей с людьми боевых топоров за Рейном и с ариями за Индом.
Люди культуры боевых топоров за Рейном к этому времени были не более чистокровными «индоевропейцами», чем правители хурритов. На всей территории Европы устоялось пять основных образов жизни, и на повестке дня постоянно стояли вопросы объединения и распада. С точки зрения археологии картина вполне ясна, но отсутствие письменных документов создает ментальную преграду, не позволяющую перевести археологические находки в историю. Люди, перешедшие Альпы по пути из Центральной Германии в Швейцарию, были ничуть не менее реальными, чем те, что перешли Загрос по пути из Луристана в Месопотамию. Но мы знаем, что последние называли себя касситами, и потому они сразу представляются нам народом. А вот первых нам приходится называть саксо-тюрингцами, и они упорно остаются для нас «культурой», а не людьми, а об их лидере мы вообще ничего не можем сказать. Да, мы ничего о нем не знаем, но мы и о Гандаше ничего не знаем, кроме имени, да и то случайно. А если у человека есть имя, он сразу становится в нашем представлении человеком, личностью.