Две воительницы
Шрифт:
— Что вам известно о моем сыне?
— Он в опасности. Весь Всплывший Мир — в опасности. Я маг, мы проделали этот долгий путь, чтобы попросить у вас помощи и совета.
Сеннар продолжал стоять к ним спиной и ничего не ответил. Его рука по-прежнему лежала на крыле Оарфа.
— Дом с другой стороны, идите по тропинке на северо-запад. Я буду ждать вас там.
Потом он улетел и снова оставил их одних.
Дом у Сеннара был скромный, таких можно было много увидеть во Всплывшем Мире. Дубэ и Лонерину на мгновение показалось, что они вернулись на родину. Эта постройка была самым привычным и знакомым из всего, что они увидели за два месяца своего путешествия.
Дом был построен из камня; он был маленький, одноэтажный, с изящной крышей, низкой и остроконечной. Вокруг дома был огород, немного заросший сорняками, но в общем и целом хорошо ухоженный. Оарф свернулся в клубок возле одной из боковых стен и положил одно крыло на крышу. Он продолжал смотреть на двух пришельцев так, словно ему не терпелось броситься на них, и из его ноздрей вырывались две тонкие струйки дыма.
Дом заметно пострадал от времени. Оконные рамы были сломаны, а камни потрескались во многих местах. Могло показаться, что здесь никто не живет.
У входа их никто не ждал. Дубэ остановилась перед дверью: это место выглядело негостеприимно.
— Что такое? — раздраженно спросил Лонерин.
Девушка тряхнула головой и решилась войти.
Они прошли под горевшим от злобы взглядом Оарфа и обнаружили, что дверь открыта лишь наполовину.
— Можно войти?
В ответ раздался только звук шагов человека, который шел с трудом и при этом хромал.
Лонерин вошел, и Дубэ последовала его примеру.
Внутри дом был по меньшей мере в таком же плохом состоянии, как снаружи. Из мебели было всего два стула, каменный очаг, кресло и стол. На полу повсюду лежали книги и листья, некоторые из них были исписаны странными символами, в которые Лонерин впивался взглядом, бледнея от ужаса. Все было покрыто пылью, и в доме пахло плесенью так, что можно было задохнуться.
Сеннар стоял у стола и сдвигал в сторону книги, которыми тот был почти полностью завален, стараясь освободить немного места. Он двигался устало и волочил одну ногу.
Очистив достаточно большой участок стола, Сеннар молча сел.
Он был не таким, каким Дубэ представляла его себе. Лицо было почти полностью скрыто волосами и бородой и представляло собой клубок морщин, на котором выделялись полные жизни голубые глаза. Руки, разрушенные старостью, высохли, почернели и заметно дрожали. Старик — и только, совершенно не похож на молодого героя, о котором она читала в книгах.
— Ну, в чем дело?
Лонерин вздрогнул. Он тоже был чем-то потрясен и по-прежнему не отводил глаз от клочков пергамента на полу.
Сеннар проследил за его взглядом.
— Ты член Совета?
Лонерин покачал головой и ответил:
— Я ученик нынешнего советника от Земли Моря.
— Тогда почему же тебя так возмутило, что в моих книгах есть запрещенные формулы?
Лонерин густо покраснел.
— Я уверен, что ты тоже изучил запретную магию, а возможно, и применял ее.
Юноша едва не подскочил на месте, а Сеннар усмехнулся и сказал:
— Я тоже применял ее…
Потом старый маг посмотрел на обоих своих гостей, и выражение лица у него было далеко не дружелюбное.
— Рассказывайте коротко, а потом уходите: так будет лучше. Что вы хотите мне сказать?
Лонерин попытался прийти в себя, взял один из стульев и сел напротив старого мага. Дубэ сделала так же.
Он кашлянул, чтобы прочистить горло, и начал свой рассказ. Лонерин, должно быть, много думал о том, что и как сказать Сеннару, потому что говорил так, словно читал собственные записи. Но при этом его лицо было красным как помидор, и было похоже, что та уверенность, с которой он обычно выступал перед публикой, исчезла. Он глотал слова, прерывался, терял нить рассказа.
Сеннар сидел неподвижно, слушал Лонерина, подперев щеку рукой, и с удовлетворением изучал холодным взглядом каждый сантиметр его тела. Было похоже, что старого мага почти забавляет смущение рассказчика. Во всяком случае, он не делал ничего, чтобы ободрить Лонерина. Что касается Дубэ, то на нее Сеннар тоже время от времени бросал быстрые взгляды. Куртка, которую ей дали хюэ, позволяла хорошо видеть печать проклятия на ее руке.
— Вы пришли из деревни Гхуара? — вдруг спросил он и посмотрел на Дубэ.
Лонерин в это время как раз довел до середины рассказ о том, что за человек Дохор и как этот король пришел к власти.
— Мы пришли из деревни хюэ. Это они показали нам дорогу к вашему дому, — торопливо ответил он.
Сеннар еще уже сощурил глаза, и бледный шрам на его щеке стал заметней. Он по-прежнему пристально смотрел на Дубэ.
— Гхуар, очевидно, решил нарушить наш молчаливый уговор.
— Нет, это мы настояли, а он поверил в наши добрые намерения.
Сеннар вновь повернулся к Лонерину, как будто ничего не было сказано.
— Ты напрасно рассказываешь мне историю Всплывшего Мира за время, прошедшее с тех пор, как я улетел оттуда. Идо писал мне в эти годы, и, даже если бы он этого не делал, я и так знал бы все. Всплывший Мир так примитивен, все в нем так повторяется… Не важно, как зовут захватчика — Дохор или Тиранно и откуда он явился — из Земли Ночи или из Земли Огня. Всегда наступает момент, когда кто-то появляется и мирной жизни приходит конец. Всплывший Мир всегда такой. Он оказывается на краю войны, потом бывает уничтожен, после этого воскресает из пепла только для того, чтобы готовиться к новому нашествию. Это кончается тем, что однажды снова льется кровь и происходит резня, потому что в своей основе он стремится именно к этому.
После этого Лонерин довольно долго молчал, а Дубэ переводила взгляд с него на Сеннара и опять на Лонерина.
— Но ведь это круг, разве не так? Как вы сами написали в «Хрониках Всплывшего Мира», это бесконечный круг, который принесет… — неуверенно заговорил Лонерин, но не смог закончить, потому что Сеннар рассмеялся.
Это был злой, горький и полный отчаяния смех, который наполнил собой весь дом.
— Глупости! Дурь! Бред незрелого и счастливого мальчишки, которым я был тогда. Когда ты счастлив, ты можешь сказать все, что угодно, ты готов верить во что угодно, если оно позволяет тебе обманывать себя верой в то, что счастье будет продолжаться всегда. Но оно никогда не бывает вечным.