Две жизни в одной. Книга 1
Шрифт:
Скоро меня будут принимать в комсомол. И вот первое поручение — стать пионервожатой в классе. Пришла знакомиться, подшучиваю над собой, а сама сижу на последней парте и думаю: «Вот бы мне стать вон той девчонкой с белыми косичками, с остреньким носиком и большими голубыми глазами. У ней, наверно, маленькие ноги, не то что у меня». Я смотрю на свои, с острыми коленками. Хозяйка голубых глаз вдруг повернулась и показала мальчишке, сидящему на другом ряду, язык. Язык
«Нет, — решаю я, — лучше буду вон той девчонкой, что сидит на первой парте перед учительским столом. Наверное, ее звать Наташей или Олей». Выбранная мной девочка внимательно слушает учительницу. Две толстые темные косы спокойно лежат на треугольнике отглаженного красного галстука. Я пытаюсь заглянуть в себя. Я уже чувствую: это я. Значит, что получается? Продолжаю размышлять. Человек не может стать другим человеком. Я ведь не могу поменяться с этой Наташей или Олей собой, быть ей?
Из мысленных рассуждений меня выводит звонок. Учительница, взяв со стола журнал, уходит. Я остаюсь в чужом классе. Вокруг меня собираются ребята.
— Ты чего у нас сидишь? — спрашивает вихрастый мальчишка. — Второгодница?
— Нет, — отвечаю я, — не второгодница. А сижу — значит надо.
— Переростков всегда на заднюю парту сажают, чтобы доску не загораживали, — добавляет похожий на первоклассника ученик.
— Дурак ты, Гаврошка! — говорит вихрастый.
— Конечно, дурак! — поддакивает девочка с острым носиком и выпуклыми голубыми глазами, опять показывая Гаврилову тонкий розовый змеиный язычок.
— Если не второгодница, то зачем у нас сидишь? — степенно выговаривая каждое слово, спрашивает круглый, похожий на мяч мальчишка.
— Знакомлюсь, — отвечаю я. — Буду у вас вожатой.
— А-а... — произносят ребята и разбредаются по своим делам. Немного потоптавшись в классе, я отправляюсь в коридор. Через урок начнется вторая смена. Я стану ученицей. Называется, познакомилась... Плетусь по коридору. Навстречу, толкаясь, мчатся перваши, расшалившиеся вчерашние детсадовские.
«Вот бы меня к ним, — уныло думаю, стараясь скользить вдоль стены. — С ними бы я справилась. А то — пятиклассники».
Меня догоняет девочка с темными косами и отутюженным красным галстуком.
— Ты чего ушла?
— А что делать?
— Как это что? Делаться пионервожатой! Ты в каком классе?
— В 7а.
— У нас из 7б была вожатая, — продолжала девочка с косами, — Мария Ивановна к нам ее привела, показала — и все. Больше не приходила.
— Так она уехала! Теперь меня к вам комитет комсомола вожатой назначил.
— Знаешь что, — продолжала пятиклассница, — давай делайся вожатой! Я тебе буду помогать. А то, понимаешь, мне одной трудно. Звеньевые есть, совет отряда есть, давай, а? — черноглазая девочка умоляюще глядела на меня. — Я — Таня. А тебя как?
— Лялька я. Лялькой меня с детства зовут, — покраснела я.
— Лялькой — не надо, — рассудительно продолжала Таня. — Сейчас что делать будешь?
— Так, — уклончиво бормочу я. — Скоро уроки.
— Пойдем еще раз к нам! Я ребятам скажу, чтобы с вопросами не приставали. Пойдем? — и Таня потащила меня по коридору обратно в класс.
Я опять сидела на последней парте и слушала учительницу. Учительница то и дело поглядывала в мою сторону, словно хотела что-то спросить. Глаза у ней серые, строгие, волосы на голове лежат красивым валиком. Она водит длинной указкой по карте, показывая то Грецию, то Испанию. Пятиклассники изучают древнюю историю.
«Как хорошо в пятом классе учиться, все понятно, — думаю я. — Не то что в седьмом. Учишь, учишь, а станешь отвечать, заикаться начинаешь».
Словно подслушав мои мысли, учительница сказала:
— История любит, чтобы ее повторяли и повторяли, такой предмет. Поэтому к следующему уроку, кроме основного параграфа, прочитайте и такие. — Учительница стала записывать задание на доске. — А сейчас, сказала она, обращаясь к классу, — я попрошу вас ответить: что нового вы узнали на уроке?
Я начинаю волноваться. Вдруг и меня учительница спросит? А я вдруг не отвечу? Что тогда? У себя в классе — другое дело. Там можно и глупость ляпнуть. Там свои, поймут. Наш Антипод, так тот специально что-нибудь напридумывает, чтобы посмешить всех. У него все наоборот. Катод на физике он обязательно назовет «Анюткой», а анод «Катюшкой», треугольник — квадратом, а прямоугольник — тупым углом. На геометрии биссектрису назвал крысой. А вот перпендикуляр однажды спутал с окуляром. На перемене честное слово давал, что не нарочно. А может быть, и правда не знал? Слышал звон, да не знает, где он. Вот и выдал! Антипод у нас такой! Все по колено!
От воспоминаний меня оторвал голос учительницы. Она стояла около парты, за которой сидел Гаврошка. Но Гаврилова за партой не было.
— Гаврилов, вылезай, — учительница наклонилась и вытащила Гаврилова из-под парты. Рот у Гаврошки был набит так, что обе щеки стали круглыми, словно за щеки положили по бильярдному шару. — Ну и бурундук! — улыбнулась учительница одними серыми глазами.
«Она совсем и не строгая, — удивилась я, — и совсем молодая».
— Жуй, жуй! — продолжала учительница. — Не стесняйся.
Гаврошка стоял и не знал, что делать. Мне стало очень смешно.
Я вспомнила нашего Антипода. На уроке Антипод засунул в рот кусок хлеба, а его вызвали отвечать домашнее задание. Антипод встал, держась за щеку.
— Что с тобой, Николаев?
— Флюс. Болит. Можно мне не отвечать?
Когда хлеб был съеден, Антипод за щеку затолкал комок из бумаги. Комок получился большой.
— Надо идти к врачу! — сказала, чуть улыбаясь, Марина Федоровна. — Флюс-то, гляжу, растет?
— Угу, — печально мотнул головой Николаев.
Так он и просидел до конца урока с бумажным шаром во рту.
Пока я вспоминала, Гаврилов прожевал бутерброд и снова похудел на обе щеки.
Вдруг я почувствовала легкий щелчок. От моей заколки, что была в волосах, отлетела горошина и запрыгала по парте: тук-тук-тук! «Этого еще не хватало! Я у себя в классе, что ли? Там у нас этим занимается Ежиков. А здесь?» Я оглянулась. Все учащиеся сидели, как положено, и смотрели на карту, возле которой топтался тот увалень, что походил на надутый мяч.