Две жизни. Мистический роман. Часть 2
Шрифт:
– Если бы я мог завидовать, граф Николай, я бы всему завидовал в вас. В вашем спокойствии, элегантной, немного военной манере ходить и держаться, есть особый аристократизм, которого я не замечал в других людях. Но что еще отличает вас от других, – я не знаю. Могу сказать только, что вы принадлежите не к тому миру, в котором живем мы все, но к миру лорда Бенедикта.
– Долго ли ты, оксфордский мудрец, будешь величать Николая графом? Я нахожу, что вам всем пора уже бросить сиятельные титулы и звать друг друга по именам. Все вы – мои дети.
– И все же это правда, лорд Бенедикт, что Николай, – как вы приказываете его звать, – имеет какие-то особые качества, – вмешался пастор. – И если все мы ваши дети, то он из нас старший и больше прочих походит на отца.
– Благодарю, друзья, за высокое мнение обо мне. Но, право, это ваша детская фантазия. Я просто более выдержан и спокоен. Расстояние между мною и отцом ровно такое же, как между ним и вами. Нам лучше бы сегодня пораньше разойтись. Я вижу, что дорогой пастор сильно утомлен, – закончил Николай.
На побледневшем лице Алисы мелькнула тревога:
– Я вообще замечаю, что папа худеет. Он болен, но не хочет в этом признаться. Я пожалуюсь вам, лорд Бенедикт, на папу. Когда мне случается врасплох застать его, – он так погружен в свои мысли, что даже не сразу видит меня и не сразу понимает, о чем я ему говорю. И вид у него какой-то нездешний. Если бы мама увидела его в таком состоянии, она, наверное, решила бы, что папа беседует с ангелами, ведь она не раз уверяла нас всех, что отец временами впадает в безумие. С некоторых пор папа пугает меня чем-то новым, какой-то оторванностью, отрешенностью от земли, – говорила девушка, опускаясь на колени перед своим отцом.
Пастор ласково обнял дочь, заставил ее сесть рядом. На его добром лице сейчас сияла улыбка, а глаза точно благословляли дочь.
– Нам с тобой не следует беспокоить лорда Бенедикта, дитя. Люди не могут жить вечно. В первый же вечер знакомства с нашим великодушным хозяином я сказал тебе: «Мы с тобой нашли наконец верный путь, и я могу умереть спокойно».
– Папа, папа, не разрывайте мне сердце. На кого же вы покинете меня? Зачем вы меня пугаете?
– Я старался взрастить в тебе сильную душу. В тебе одной я не ошибся. Ты знаешь мою верность Богу, ты знаешь, что нет смерти. Я уйду в вечную жизнь, и ничего страшного в этом нет. Если бы я в последний миг земной жизни не встретил счастья в лице лорда Бенедикта и не мог быть спокойным за то, что зло не окружит тебя, – я бы действительно не сумел уйти так, как подобает верному сыну Отца. Теперь же я знаю, что ты останешься под высокой защитой и зло не коснется тебя.
– О папа, папа, не покидайте меня, – зарыдала Алиса. – Я еще ничем не отплатила за ваши заботы, радость, любовь. За чудесную жизнь, что вы создали мне. Я не вынесу разлуки, я уйду за вами.
По знаку хозяина все гости вышли из комнаты. Лорд Мильдрей увез расстроенного Сандру к себе, а Николай увел плачущую Наль. Оставшись наедине с отцом и дочерью, Флорентиец подал обоим рюмки с лекарством. Вскоре лицо пастора стало бодрым и свежим. Рыдания Алисы тоже утихли, хотя ее глаза-сапфиры по-прежнему сохраняли скорбное выражение.
Когда оба гостя совершенно успокоились. Флорентиец взял их за руки и сказал:
– Жизнь дает людям зов в самой разной форме. Нередко ее призыв выражается в преждевременной смерти. Чаще – в Голгофе страданий. Иногда в человеке, прошедшем свою Голгофу, умирают его прежние качества, и он продолжает жить новой жизнью, как бы жизнью после смерти, поскольку все низшее и личное, что держало его в плену, все страсти и желания – все в нем умерло, освободило его дух. И сохранилась только его прежняя внешняя форма, наполненная новым, очищенным духом, чтобы через нее могла проходить в мир суеты и греха высшая любовь.
Есть такие места на земле – тяжелые, плотные и зловонные из-за своей моральной атмосферы, наполненной страстями, скорбью, злом, – куда люди высокого духовного развития, очистившиеся от страстей, уже проникать не могут. Но и там нужны самоотверженные, усовершенствовавшие свою личность души-проводники, через которые можно было бы помогать людям, гибнущим среди зла.
Флорентиец ввел отца и дочь в свою тайную комнату.
– Господи, второй раз я здесь, и второй раз точно перед престолом Божиим, – прошептал пастор.
– И вы не ошиблись, друг. Вы действительно перед престолом Божиим.
С этими словами Флорентиец откинул крышку белого стола, и взорам обоих предстал мраморный жертвенник, на котором стояла высокая зеленая чаша, как бы вырезанная из цельного изумруда. Подведя потрясенных своих друзей к жертвеннику, Флорентиец встал за ними, положил им руки на головы и сказал:
– Вы видите перед собой Огонь нетленной Жизни. В Нем – все силы земли. Им земная жизнь держится. Им все живое вдохновляется к творчеству. Это огонь сферы земли, вложенный в каждого человека.
Огонь этот и Свет солнца – два Начала жизни земли, плоти и духа, неразрывно связанных. С окончанием земной жизни человека огонь меняет форму. И меняет в зависимости от того, как именно Свет солнца был вплетен в путь человека им самим.
Нет ни одного животного, в котором было бы два Начала. Любое из них несет в себе только этот огонь земной сферы. И существуют миллионы людей, в которых огонь земли развит до высоких и даже высочайших степеней, а Свет солнца тлеет едва заметной искрой. Такие люди владеют большими знаниями сил природы, даже могут ими управлять, но в них не горит Свет солнца, Свет любви и доброты.
Они преданы тьме эгоизма, и горят в них только страсти и желания, только сила и упорство воли. Их темная сила во все вносит дисгармонию и раздражение. Их девиз – «Властвуя, побеждай», тогда как девиз детей Света – «Любя, побеждай». Упорство их воли – меч того зла, в запутанные сети которого они затягивают всякого, в ком находят возможность пробудить жажду славы и богатства. На эти два жалких крючка условных и временных благ и попадаются те бедные люди, из которых они делают себе слуг и рабов. Сначала их балуют, предлагают мнимую свободу, а затем закрепощают, соблазнив собственностью, ценностями, и так погружают в разнузданность страстей, что несчастные и хотели бы освободиться, да у них уже нет сил вырваться из цепких лап.