Две жизни. Мистический роман. Часть 2
Шрифт:
Алиса села на скамеечку у ног отца, прижалась к нему и взяла обе его руки в свои.
– И вот, дорогая, скоро опустится занавес пятого акта моей жизни. Многое, многое сделано не так, как я того хотел. Еще больше не выполнено. И перед тобой я виновен в том, что не сумел дать тебе счастливого и беззаботного детства. Я не смог отстоять твоей самостоятельности и теперь ухожу, оставляя тебя чужой в родной семье, да еще и без законченного общего и музыкального образования. Алиса, Алиса, ты будешь права, если назовешь меня нерадивым отцом.
– Папа, зачем вы говорите против всякой очевидности? Вы же сами знаете, что всегда были лучшим отцом, о каком можно мечтать. Вы украсили мне жизнь и показали, что значит божественное в человеке. И для Дженни вы были лучшим отцом, какого она только могла иметь. А если Дженни, взрослея, пленялась только внешним блеском жизни и отбрасывала духовные ценности, на которые вы ей указывали, – в этом нет вашей вины.
Зачем нам говорить о том, что будет, когда опустится занавес вашей земной жизни? Сейчас он поднят, папа. Мы живем, и живем в обществе человека, знакомство с которым сделало нашу жизнь сказкой.
– И этот человек послал тебя, дитя, переодеться, а потом стоял под дверью твоей комнаты, трижды стучал, ожидая разрешения войти, и наконец нашел тебя здесь, – услышали отец и дочь мягкий голос лорда Бенедикта, стоявшего на пороге балкона.
Алиса, смущенная, вскочила на ноги, а пастор хотел встать, чтобы пододвинуть стул хозяину, но Флорентиец удержал его в кресле, взял стул и, садясь рядом, продолжал:
– Вот вам еще конфета, лорд Уодсворд. Как вы себя чувствуете? Если вы хорошо себя чувствовали после первой, то так же, и даже лучше, будете себя чувствовать после второй. Но вас, леди Уодсворд, я не хвалю. Вот уже и гонг к обеду. Попросите Дорию хотя бы причесать вас.
Алиса убежала к себе, а лорд Бенедикт и пастор медленно сошли вниз на террасу, где вскоре собралось все общество, перед тем как войти в столовую.
Обед проходил весело и оживленно. Вопрос о том, ехать ли на скачки, вызвал спор.
Наль и Алисе, не испытывавшим никакого интереса к выставке нарядов высшего общества, как и к самому этому обществу, и опасавшимся вдобавок, что лошадей будут бить, не особенно хотелось ехать. Пастор сказал, что предпочел бы почитать в тишине. Сандра пылал желанием поехать. Мильдрей и Николай молчали.
Хозяин предложил отправиться всем вместе.
– Вам, девочки, необходимо побывать на скачках, чтобы понять народ, среди которого вы живете. Чтобы понять его – недостаточно видеть дворцы и музеи и знать его язык. Надо наблюдать еще нравы и обычаи этого народа, проникнуться его темпераментом. Конный спорт – это проявление темперамента всего народа. И вы, друзья, будете наблюдать не только великосветские ложи, но и множество простого народа на трибунах. И в ложах, и на трибунах вы увидите накал пылающих страстей, в которые заковали себя люди, думая, что они представляют собой высшую цивилизацию всего культурного мира.
А вам, лорд Уодсворд, и Алисе предстоит познакомиться с еще одним уроком жизни. Вы поймете, что зло тащит за собой человека не потому, что окружает его извне, а только потому лишь, что внутри его сердца уже бурлит кратер, куда зло только подливает свое масло. Сердце доброго – кратер любви, и маслом ему служит радость. Оно свободно от зависти, и потому день доброго легок. Но раздраженному человеку тяжело, потому что кипение страстей в его сердце не дает ему отдыха. К сердцу того, кто всегда в раздражении, открыт путь всему злому. Такой человек не знает легкости. Не знает он и независимости от внешних обстоятельств. Они давят его во всем и постепенно становятся его господином.
Поедемте на скачки все вместе. Нашим дамам милая и умная Дория приготовит по части туалетов все, что нужно. Мы отправим ее завтра в Лондон, а утром в воскресенье поедем сами.
Но я слышу, подъехал экипаж. Это, несомненно, приехали юристы. Алиса, поиграй для всей молодой компании, а мы с твоим отцом должны поработать часа два со скучными, но неизбежными законниками.
Молодежь отправилась в зал, откуда вскоре донеслись звуки музыки, а Флорентиец с пастором прошли в кабинет, где и занялись делами.
Очень быстро оформив с юристами свои личные дела, лорд Бенедикт предложил пастору составить завещание. Лорд Уодсворд подтвердил в новом завещании волю своего отца, оставившего дом и драгоценности Алисе, а деньги Дженни. Жене пастор оставлял проценты от неприкосновенного капитала, который после ее смерти переходил в равных долях обеим дочерям. Несовершеннолетней Алисе отец назначал опекуном лорда Бенедикта. Затем в завещании было сказано, что Алиса, до дня своего совершеннолетия, должна жить в доме опекуна, а если ему придется уехать куда-либо из Лондона, Алиса должна последовать за ним. Своим домом, как и драгоценностями, она вольна распорядиться, как того пожелает. До совершеннолетия все ее состояние должно находиться у опекуна, лорда Бенедикта, и ни мать, ни старшая сестра не имеют никаких прав ни на саму Алису, ни на ее состояние.
Особый пункт завещания гласил, что часть капитала, лежащая в определенном банке, принадлежит сестре пастора Цецилии Оберсвоуд, ушедшей из дома отца пастора в юности и точно канувшей в воду. Всю жизнь пастор ее разыскивал. Если спустя десять лет после его смерти ни она, ни ее наследники не явятся на зов, этот капитал поступит на благотворительные дела по усмотрению лорда Бенедикта. Но до этого момента проценты с капитала, сами по себе составляющие крупную сумму, будет получать его жена, леди Катарина Уодсворд.
Свое завещание пастор просил юристов хранить в тайне до самой его смерти. Затем юристы должны были отвезти завещание на дом его жене и старшей дочери, вскрыть его и ознакомить их с его содержанием. Алиса же должна была узнать волю отца раньше, из письма, которое пастор ей оставит.
Окончив все дела и проводив посетителей, пастор и лорд Бенедикт присоединились к обществу молодежи, где музыка сменилась научным спором между Сандрой и Николаем. Темпераментный индус кипел на этот раз особенно восторженно, так как Николай указал ему на две ошибки в его работе, и умный юноша был несказанно рад, что еще не обнародовал свой труд и мог внести в него поправки.