Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Tim Willocks
The Twelve Children of Paris
Copyright © Tim Willocks 2013
Оформление серии С. Шикина
Иллюстрация на переплете А. Руденко
Карта Парижа 1572 г.
Часть первая
Страшный сон
Глава 1
Дочери
Теперь он ехал по земле, растерзанной войной, с еще не зажившими кровоточащими ранами, где безденежные солдаты обманувших их королей искали себе нового хозяина, где доброта приравнивалась к слабости, а жестокость – к силе и где никто не осмеливался быть сторожем брату своему.
Он ехал мимо виселиц, вокруг которых кишели красноногие вороны, черные и раздувшиеся, как и их добыча, мимо стаек детей в лохмотьях, молча смотревших на него. Ехал мимо остовов сожженных церквей – без крыш, с осколками витражей на полу у алтаря, сверкавшими, словно груды брошенных сокровищ. Мимо деревень, населенных обглоданными скелетами, где в темноте светились желтые глаза волков. Пылающий стог сена освещал один из далеких холмов. При лунном свете пепел сгоревших виноградников белел, словно гранит надгробия.
Он остановился на Королевской дороге, среди жары и пыли. Раньше ему и в голову не приходило, что за такое короткое время можно преодолеть столько миль. И вот он здесь, у цели. В мареве от августовского солнца стены словно подрагивали вдали, а над ними клубилось бледно-желтое туманное облако, как будто стены – это вовсе не стены, а горлышко какого-то исполинского кувшина, уходящего в глубь земли.
Таково было его первое впечатление от главного католического города всего христианского мира.
Созерцание цели своего путешествия не принесло страннику облегчения. Мрачные опасения, заставившие его отправиться сюда, нисколько не уменьшились. Он спал прямо у дороги, пускаясь в путь еще в предрассветной прохладе, навстречу судьбе, которая, как ему казалось, затаилась и ждала за стенами города, похожими на стены ада.
Города Парижа.
Матиас Тангейзер направился к воротам Сен-Жак.
Стены здесь поднимались футов на тридцать, а над ними возвышались сторожевые башни примерно такой же высоты. Караульное помещение у ворот было еще больше. Как и стены, его покрывали многочисленные пятна – от старости и птичьего помета. Проезжая по перекидному мосту, Тангейзер почувствовал, как от гнилостных испарений заваленного мусором рва у него защипало глаза. Между громадными бревенчатыми пролетами арки сквозь марево, словно во сне, брели две семьи.
Должно быть, гугеноты, подумал Матиас, увидев их черные одежды. А может, кальвинисты, лютеране, протестанты или даже реформаторы. Вопрос о правильном названии не имел ответа, удовлетворявшего всем потребностям. Их новое учение о том, как нужно веровать в Бога, еще только зарождалось, а разные фракции уже вцепились друг другу в горло. Хотя Тангейзера, которому приходилось убивать во славу Господа ради нескольких религий, это совсем не удивляло.
Гугеноты, в том числе женщины и дети, шатались под тяжестью всевозможных узлов и сумок. Интересно, сколько же вещей им пришлось оставить, подумал путешественник. Двое мужчин, по виду братья, обменялись взглядами, в которых сквозило облегчение. Худой парнишка вытянул шею, разглядывая Тангейзера, и Матиас улыбнулся ему. Мальчик уткнулся лицом в материнскую юбку. На его шее, прямо под скулой, виднелось ярко-розовое родимое пятно, и мать поспешно закрыла его ладонью.
Тангейзер заставил свою лошадь шагнуть в сторону, освобождая пилигримам дорогу. Старший из братьев, удивленный такой вежливостью, взглянул на него, но, увидев
Тангейзер смотрел им вслед. Эта семья была похожа на стаю уток. Они были плохо подготовлены к трудному и опасному путешествию, но, по крайней мере, сумели выбраться из Парижа.
– Удачи, – сказал им рыцарь-госпитальер, но ответа не дождался.
Он проехал под первой из двух решеток и оказался в караульном помещении, где таможенник был занят подсчетом монет и едва удостоил его мрачным взглядом. Здесь толпились другие беженцы, тоже одетые в черное. Въехав в город, Тангейзер остановился в тени у стены. Жара была просто удушающей, и он вытер намокший лоб. Путь из Гаронны на север, занявший десять дней и потребовавший дюжины сменных лошадей, истощил его силы. Похоже, Матиас был больше не в состоянии проехать ни мили. Но он впервые попал в столицу, и эта мысль немного подбадривала его.
Прямо перед путником начиналась Гран-рю Сен-Жак, спускавшаяся по склону холма к Сене. Почти по всей длине улицы ее ширина не превышала пяти ярдов. Казалось, каждый квадратный фут в этих местах кишел человеческими существами и принадлежавшими им животными. Шум голосов, мычание, блеяние, лай, жужжание мух – по сравнению со всем этим на поле битвы было гораздо спокойнее! А запах стоял такой, что от него поморщились бы и те, кому в аду предназначено вечно вылизывать языками ночной горшок Сатаны. Все это не стало для Тангейзера неожиданностью, но за царящей на улице повседневной суетой чувствовалось какое-то зловещее напряжение, словно страх и ненависть накапливались слишком долго и теперь грозили прорваться наружу. Парижане славились своей грубостью, непокорностью и склонностью к разного рода общественным беспорядкам, но даже им эта лихорадочная атмосфера казалась необычной. В других обстоятельствах все это не особенно смутило бы Матиаса, но теперь он пересек почти всю Францию вовсе не затем, чтобы ввязываться в назревающий конфликт.
Он приехал, чтобы найти Карлу, свою жену, и увезти ее домой.
Безрассудство любимой женщины, отправившейся в Париж, ввергло его в пучину тревоги и ярости, и эти чувства усиливались тем, что она была на последних месяцах беременности. Это будет их второй ребенок и – если даст Бог – первый выживший. Однако поведение жены не слишком удивило Матиаса. Если Карла что-то задумывала, то двигалась к своей цели с несгибаемым упорством, и практические трудности лишь укрепляли ее решимость. Это было одно из многочисленных качеств, которые ее мужу нравились в ней, – и одновременно каменная стена, о которую он не раз расшибал лоб. А если верить поговорке, приравнивавшей беременность к временному помешательству, то в путешествии этой дамы в Париж по дорогам, не ремонтировавшимся со времен падения Рима, не было ничего необычного.
Немного найдется женщин, способных устоять против приглашения на свадьбу, особенно если это брак между двумя королевскими особами, который широко празднуется как величайший союз эпохи!
Две малолетние проститутки стали пробираться к госпитальеру по грязи – толстый слой свинцовых белил на лицах, ярко-красная киноварь на щеках и губах. Девочки были близнецами, что, по всей видимости, повышало их цену. Огонь в их глазах давно потух и, вероятно, уже никогда не вспыхнет снова. Словно проучившись вместе в школе порока, они имитировали одинаковые похотливые улыбки в надежде привлечь его внимание.