Двенадцать месяцев восхождения
Шрифт:
Мораль: лицо за образ мыслей не отвечает.
Майские притчи
О вреде постоянных жалоб
Жили-были две постели. Одна скрипучая, постоянно жаловалась на жизнь и работу. Другая принимала всех мягко и сердечно… С первой никто не хотел связываться, и ее вскоре выбросили, а вторая – пользовалась успехом.
Мораль очевидна: не надо постоянно
О неисправимой заработками халтуре
В двух малоизвестных мне цирках жили мартышки, песики и прочие животные, которые за вознаграждение выполняли для публики трюки. Правда, в одном цирке эти животные любили публику и выполняли трюки весело и задорно, а не только за угощение, и этот цирк заслужил добрую славу и вечно был наполнен публикой.
В другом цирке животные выполняли трюки печально и с неохотой, и только за вознаграждение, а иногда даже поворачивались к публике задом. Заслужил этот цирк печальную славу, куда публика шла от некуда деваться.
Мораль: вот так и люди: трудятся, как животные в цирках, иногда манят к себе сердечностью, а иногда отталкивают холодностью, и никакие их заработки эту ситуацию не исправят.
О неприятностях, возникающих при возвращении в место, где о вас невысокого мнения
Жил-был гадкий утенок, которого придумал сказочник Ханс Андерсен. Над этим утенком действительно смеялся весь птичий двор, а затем он превратился в прекрасного лебедя и улетел с лебедями. Когда обитатели птичьего двора смотрели на него в небесах, не узнавая, то восхищались им, но, когда он возвращался на птичий двор по личным причинам, его по-прежнему считали гадким утенком и с еще большей силой ненавидели, потому что на птичьем дворе в глазах своего окружения он мгновенно становился все тем же гадким утенком, которого они знали, причем не просто гадким утенком, а еще и с претензиями на сходство с лебедем.
Мораль: не пристало возвращаться туда, где вас считают гадким, но если приходится, то не судите строго…
О слепом пороке
Как-то в одном княжестве Порок занял судейское кресло, а может, и другой пост, связанный с властью. Принялся Порок чинить приговоры, приказы, постановления… и даже публицистику. Находил этот Порок изъяны, выписывал рецепты, грамотно излагал, но в силу того, что он был Пороком, все созданное им отдавало в той или иной степени порочностью.
Нельзя сказать, что Порок не стремился исправить себя. Он слушал музыку, читал книги, посещал театры, здраво рассуждал на общественные темы, но, например, в театре, когда смотрел пьесу, бичующую тот самый порок, каким Порок обладал, Порок не относил его к себе, не огорчался, а рукоплескал таланту актеров. Да и в суде, когда Порок выносил приговоры тем, кто обладал таким же, как он, пороком, Порок не краснел и не покрывался стыдливым потом, а наказывал. Более того, Порок публично обличал и порок, каким обладал, морализировал на эту тему, но исправляться не собирался…
Причина неисправимости Порока состояла в том, что Порок был слеп. Где-то слеп от природы, где-то сам себя ослепил, чтобы не страдать.
Мораль состоит в том, что общество слепых пороков, каковым человеческое общество в большинстве своем и является, почти не способно к изменению. Не совсем – в этой притче – дань надежде.
Об убивающих мечтах
Одна красивая роза цвела и мечтала. В мечтах ее тянуло оторваться от земли, на которой росла, и кинуться в полет. Воображала она, как попадет в великий гербарий, что ее будут изучать потомки и восхищаться ее красотой. Она даже на другие розы иногда смотрела свысока. И как-то, когда подъемная сила мечты достигла кульминации, роза сама собой по-мюнхгаузенски оторвалась от зеленого стебля, на котором росла… И, о горе!
Роза полетела не к небесам, а преждевременно упала на землю. А спустя время остался от нее лишь пепел, ставший частью земли, на которой и росла роза, от которой она так жаждала оторваться.
Мораль: как бы человек не был восхищен собой, не надо отрываться от земли на мечтах, потому что все, что летает на мечтах, а не на делах, преждевременно падает на землю.
О беде
Жила-была одна беда, жила она при Хозяине. Пока Хозяин держал беду на привязи и в скованности, такой, что беда не могла пошевелиться, Хозяин жил, как говорится, без проблем. Но как-то Хозяин подумал, что, может, его беда и не беда вовсе, что, может, ему только кажется, что беда – это беда. Демократично рассудил он, что нельзя держать в скованности ничто разумное, а беда, безусловно, была разумной. Спустил он беду с привязи, снял с нее скованность и… Беда наделала бед.
Мораль: не давайте спуску своей беде.
О неподходящем совете
Как-то один осел объяснял медведю, как правильно нести груз. Что говорить, осел большой в этом деле специалист! Но вы знаете: ничего у осла не получилось. Более того, медведь, озверев от объяснений осла, задрал того насмерть.
Мораль состоит в следующем: человеку, не способному или не желающему нести определенную тяжесть, сложно объяснить, как это делается, но легко попасть в недоброжелатели.
О вездесущей непорядочности
Как-то одна непорядочность заняла пост порядочности и совсем не по причине, что вдруг исправилась и стала порядочной, просто на посту порядочности платили порядочное жалованье, сам пост был, как говорится, теплый, и занять его можно было непорядочным образом. Продолжалось это довольно долго и часто, можно сказать, бесконечно, потому что у непорядочности было порядочно вариантов прикрыть свою непорядочность, а вот у любой порядочности был только один слишком предсказуемый путь – путь порядочности, отчего порядочность вечно выгодно для непорядочности подставлялась… И эта слабость порядочности привела к тому, что непорядочность заполонила… Вот такой каламбур.
Мораль состоит в том, что если вы где-то встретили непорядочность, то не судите строго, потому что это абсолютно нормально, а вот если встретили порядочность, то впору присмотреться внимательнее…
О наказуемой лени
Жил на свете один лениво-рациональный мышь мужского пола, он ввел себе в привычку брать то, что дается меньшим трудом и само идет в лапки. Он собирал хлебные крошки возле самого выхода из норки, создавал себе жилище с помощью других мышей… и даже среди мышей женского пола выбирал только тех, которые сами заходили в его норку, презрительно отзываясь о длительных ухаживаниях. Вот так этот мышь и жил, пока не увидел возле выхода из норки огромный, по его меркам, кусок сыра.