Двенадцать поэтов 1812 года
Шрифт:
Как и во всякой газете, в «Московских ведомостях» случались опечатки. Одна из них особенно запомнилась читателям: «союзные монахи» вместо «союзные монархи».
Когда Петр Иванович оставил службу, то покинул и Москву. Это было неожиданно для всех, ведь казалось, что он всегда будет спешить куда-то по Тверскому бульвару и кружиться в издательской суете. Еще удивительнее было то, что уехал он не в какое-нибудь подмосковное имение и не в Петербург, а в маленькую деревеньку Серпуховского уезда.
Здравствуй, милая, прелестная, Жизнь, душа всего творения, Дочь благих Небес любимая, Гостья для земли бесценная, Множество сердец чувствительных! — ЯАлександра Федоровна Шаликова вспоминала: «Муж мой, проживший более восьмидесяти трех лет, можно сказать, не знал старости. За год до своей кончины он читал очень много, писал твердым и красивым почерком, ездил верхом… О кончине его можно сказать, что она была проста и естественна, как и вся жизнь его. Он без болезни уснул вечным сном как младенец, угас как лампада…» [221]
221
Там же. С. 184.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
ШТАБС-КАПИТАН БАТЮШКОВ
(Константин Николаевич Батюшков. 1787–1855)
Глава первая
Если первые впечатления столь сильны в сердце каждого человека, если не изглаживаются во все течение его жизни, то тем более они должны быть сильны и сохранять неувядаемую свежесть в душе писателя, одаренного глубокою чувствительностию.
222
Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 25–26.
Портрет и автопортрет. — Петр Андреевич. — Дедова опись
Образ Батюшкова неопределенно, туманно рисуется передо мною: …небольшого росту, молодой красивый человек, с нежными чертами, мягкими волнистыми русыми волосами и со странным взглядом разбегающихся глаз…
Графиня А. Д. Блудова [223]
Опишу наружность Батюшкова. Он росту ниже среднего, почти малого. Когда я знал его, волосы были у него светло-русые, почти белокурые. Он был необыкновенно скромен, молчалив и расчетлив в речах; в нем было что-то робкое, хотя известно, что он не был таков в огне сражения. Говоря немного, он всегда говорил умно и точно…
223
См.: Сергеева-Клятис А. Ю. Батюшков. М., 2012. С. 182.
М. А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти
Лицо у него точно доброе, как сердце, но столь же непостоянно. Он тонок, сух, бледен, как полотно. Он перенес три войны и на биваках был здоров, в покое — умирал. В походе он никогда не унывал и всегда готов был жертвовать жизнию с чудесною беспечностию… Он вспыльчив, как собака, и кроток, как овечка… Он жил в аде — он был на Олимпе.
(Из статьи «Чужое: мое сокровище!». 1817)
До наших дней дошла опись имения, составленная Львом Андреевичем, дедом Батюшкова, в 1796 году (тогда будущему поэту было девять лет). Казалось бы: список вещей и ничего более, но читается он как стихи. А сколько поэзии нашел бы в этой кондовой дедовской описи Батюшков, попадись ему эта бумага! Сколько вещей, памятных с детства, явилось бы ему тут…
В 1960-х годах опись батюшковского имения обнаружил в Центральном государственном историческом архиве Колесников — выдающийся историк северной деревни, археограф, краевед и блистательный педагог. Его звали как Вяземского и пушкинского Гринева — Петр Андреевич. И судьба его в юности была сродни судьбе героя «Капитанской дочки». В Гражданскую войну казачья станица, где он рос, была захвачена
В пору нашего знакомства Петр Андреевич Колесников уже почти ослеп, но еще читал лекции в Вологодском педагогическом институте, в ста метрах от которого стоит памятник Батюшкову. А жил Колесников рядом с редакцией, где я тогда работал, и мы часто виделись. Потом я покинул Вологду, но несколько раз в год возвращался и всякий раз забегал навестить Петра Андреевича. Помню, как однажды мы целый вечер беседовали в зимних сумерках, а потом и вовсе в темноте — не было электричества. Романтики добавляло то, что мы сидели на стульях восемнадцатого века.
А опись, составленная дедом Батюшкова, — этот блистательный смотр наследственного добра! — вот она (конечно, не вся, а наиболее «вкусные» ее фрагменты):
«Опись, сочиненная 796 году в сентябре месяце,
Святых икон и прочего имущества.
В зале:
Портрет султана турецкого.
Картин разных за стеклами пять.
Зеркал малых продолговатых два…
В спальне:
Образ на полотне вечери тайныя.
Картин о сыне блудном за стеклами пять.
Родословная о роде Батюшковой…
В лакейской горнице:
<Икона> Апостола Петра, писанной на полотне.
Родословная о роде царском.
Портрет персицкого шаха и японского императора, два.
Рожа убийца корола Швецкого, малая, за стеклом на бумаге.
Зеркало в черных рамах, одно…
В сенях:
Рожа Димитрия Самозванца.
Рожа Емельки Пугачева…
В беседке в новом саду:
Картина Птичка, за стеклом.
Налицо книг, а именно:
Лексикон российской словесной.
Книжка лекарственная от уязвления змей.
Книжка о пользе мозжовельника.
Полковничья инструкция.
Пехотной строевой устав.
Устав купеческого водоходства.
Фарфоровой посуды:
Для масла чухонского судок, один.
Чайника два, в том числе склееной один.
Старых чашек чайных, синих саксонских, семь.
Железных вещей:
Пушек железных четыре с станинами деревянными.
Удила турецкие одне, взяты в 737 году в Очакове Андреем Ильичом (в горнице; кому из сыновей достанутся, сохранят для памяти).
Лошка для снимания меду, когда варят, одна.
Цепь собачья с ошейником одна.
Лом один.
Форма для мороженья ягод.
Карета дорожная, белая, обита белым сукном, со всем прибором.
Одноколка без колес четырехколесная, одна.
Шпага, украденная Омельяном, с портупеей, одна…» [224]
224
Кошелев В. А. Опись имения Батюшковых в селе Даниловском // Устюжна: Историко-краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1993. С. 194.
В дедовом имении Батюшков жил мало, но предметное окружение его детства здесь проглядывает. Все родившиеся в зените Екатерининской эпохи не просто жили среди именно таких вещей — вещи образовывали уклад, который выражал эпоху. П. А. Бартенев замечательно говорил о том, что отличало век Екатерины: «Ясность, толковость и твердость быта» [225] .
Ах, пушки железные со станинами деревянными, если бы вы замолчали навсегда!
Шпага, украденная Омельяном, — ржавей на чердаке!
225
Зайцев А. Д. Петр Иванович Бартенев и журнал «Русский архив». М., 2001. С. 61.
Пылись, засиженный мухами, пехотный строевой устав!
Дайте, дайте вырасти нашему герою!
Глава вторая
Вспомнилось, что некоторые теплейшие письма апостолов были тоже письмами к другу.
Неостывшие письма. — Битва при Гейльсберге. — «Сто смертей». — Рига. — Любовь. — Старик Мюгель. — Шведский поход. — Итальянские каникулы русской поэзии