Двенадцать поэтов 1812 года
Шрифт:
Батюшков восхищался самоотверженностью мамы Ивана Петина, Александры Павловны. Она, не надеясь на усердие лекарей, сама выходила сына, и он скоро вернулся в строй.
Глава третья
Встреча с Батюшковым в Богемии. — Разговоры в шалаше. — «Прогулки по Москве»
Друзья вновь встретились в Заграничном походе, в Богемии. Батюшков служил адъютантом у генерала Николая Николаевича Раевского, командовавшего Гренадерским корпусом. Петин командовал 1-м батальоном лейб-гвардии Егерского полка.
Несколько лет спустя Батюшков перебирал в памяти драгоценные
312
Скромный стол (лат.).
313
См. сноску 11. С. 397.
«Мы говорили о Москве» — это значит, что вспоминали утраченную навсегда допожарную Москву, ту Москву, где «все влюблены или стараются влюбляться». Константин и Иван перебирали в разговоре любимые уголки милого сердцу города, ставшего вдруг одним лишь воспоминанием.
О чем именно вспоминали друзья, можно представить по очерку «Прогулки по Москве», написанному Батюшковым перед самой войной.
«…Теперь, на досуге, не хочешь ли со мною прогуляться в Кремль? Дорогою я невольно восклицать буду на каждом шагу… Когда вечернее солнце во всем великолепии склоняется за Воробьевы горы, то войди в Кремль и сядь на высокую деревянную лестницу. Вся панорама Москвы за рекою! Направо Каменный мост, на котором беспрестанно волнуются толпы проходящих; далее — Голицынская больница, прекрасное здание дома графини Орловой с тенистыми садами…» [314]
314
Там же. С. 380.
Конечно, они вспоминали и Тверской бульвар, где в юности они провели столько беспечных часов, где царит «совершенная свобода ходить взад и вперед с кем случится», где «страсти засыпают; люди становятся людьми» и «все кажутся счастливыми» [315] .
Как много промыслительного было в этом очерке, опубликованном только через полвека после написания. Панорама Москвы дается в нем не только с топографической точностью, но и с любовью, обостренной смутным предчувствием утраты всей этой первопрестольной красоты. И даже случайное, вроде бы лишь для красного словца вырвавшееся упоминание о Германии, оказывается моментом непостижимой прозорливости: «Тот, кто, стоя в Кремле… не гордился своим отечеством и не благословлял России, для того (и я скажу это смело) чуждо все великое, ибо он жалостно ограблен природою при самом его рождении; тот поезжай в Германию и живи и умирай в маленьком городке, под тенью приходской колокольни…» [316]
315
Там же. С. 385–388.
316
Там же. С. 381.
И вот через два года после написания этих строк друзья сидели на окраине маленького немецкого городка, под тенью старого замка, но вовсе не собирались умирать.
Глава четвертая
Чего бояться, господин Поэт?..
Битва народов. — Роковой день 4 октября. — Ранение генерала Раевского. — Гибель Петина
3 октября началось одно из самых кровопролитных сражений в мировой истории — Битва народов под Лейпцигом. Она продолжалась три дня.
Восемнадцатилетний Никита Муравьев, только прибывший в Польскую армию Беннигсена, писал матери: «После четырех переходов услышали
317
Письмо Е. Ф. Муравьевой от 18 октября 1813 г.// Муравьев Н. Письма декабриста. 1813–1826 гг. М., 2001. С. 52.
Но критическим днем было 4 октября.
Батюшков был, как обычно, рядом с Раевским, а значит — в гуще боя, на самых опасных участках. Поистине Бог особо хранил Константина Николаевича. Позднее он вспоминал: «Под Лейпцигом мы бились (4-го числа) у красного дома. Направо, налево все было опрокинуто. Одни гренадеры стояли грудью. Раевский стоял в цепи, мрачен, безмолвен. Дело шло не весьма хорошо… Французы усиливались. Мы слабели: но ни шагу вперед, ни шагу назад. Минута ужасная. Я заметил изменение в лице генерала и подумал: „Видно, дело идет дурно“. Он, оборотясь ко мне, сказал очень тихо, так, что я едва услышал: „Батюшков! посмотри, что у меня“. Взял меня за руку (мы были верхами), и руку мою положил себе под плащ, потом под мундир. Второпях я не мог догадаться, чего он хочет. Наконец, и свою руку освободя от поводов, положил за пазуху, вынял ее и очень хладнокровно поглядел на капли крови. Я ахнул, побледнел. Он сказал мне довольно сухо: „Молчи!“ Еще минута — еще другая — пули летели беспрестанно, — наконец Раевский, наклонясь ко мне, прошептал: „Отъедем несколько шагов: я ранен жестоко!“ Отъехали. „Скачи за лекарем!“ Поскакал. Нашли двоих. Один решился ехать под пули, другой воротился. Но я не нашел генерала там, где его оставил. Казак указал мне на деревню пикою, проговоря: „Он там ожидает вас“. Мы прилетели. Раевский сходил с лошади, окруженный двумя или тремя офицерами. Помнится, Давыдовым и Медемом, храбрейшими и лучшими из товарищей. На лице его видна бледность и страдание, но беспокойство не о себе, о гренадерах. Он все поглядывал за вороты на огни неприятельские и наши. Мы раздели его. Сняли плащ, мундир, фуфайку, рубашку — пуля раздробила кость грудную, но выпала сама собою. Мы суетились, как обыкновенно водится при таких случаях. Кровь меня пугала, ибо место было весьма важно: я сказал это на ухо хирургу. „Ничего, ничего“, — отвечал Раевский (который, несмотря на свою глухоту, вслушался в разговор наш) и потом, оборотясь ко мне: „Чего бояться, господин Поэт“ (он так называл меня в шутку, когда был весел):
Je n’ai plus rien du sang qui m’a donne la vie. Ce sang c’est 'epuis'e verse pour la patrie [318] .И это он сказал с необыкновенною живостью… Я был свидетелем, Давыдов, Медем и лекарь Витгенштейновой главной квартиры…» [319]
Ранение Раевского, возможно, спасло Батюшкова от гибели — поэт сопровождал генерала в тыл, на эти хлопоты ушло часа два, а на поле боя каждая секунда грозит смертью…
318
У меня нет больше крови, которая дала мне жизнь. Она иссякла, пролитая за родину (фр.).
319
Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 414–415.
4 октября (16-го по новому стилю) 1813 года полковник Иван Петин погиб, возглавляя одну из атак егерей в Битве народов под Лейпцигом. Ему было всего 25 лет. Он был на год младше Батюшкова, в молодости это ощутимая разница. Иван порой обращался к Константину за советом, особенно если дело касалось литературы. Батюшкову нравилась роль старшего брата. И вот получалось: не уберег…
В письме Николаю Гнедичу Батюшков так сообщал о гибели Петина: «Ужасный и незабвенный для меня день! Первый гвардейский егерь сказал мне, что Петин убит. Петин, добрый, милый товарищ трех походов, истинный друг, прекрасный молодой человек — скажу более: редкий юноша. Эта весть меня расстроила совершенно и надолго. На левой руке от батареи, вдали была кирка. Там погребен Петин, там поклонился я свежей могиле и просил со слезами пастора, чтоб он поберег прах моего товарища. Мать его умрет с тоски…»
Иван был у своих родителей единственным сыном.
В битве под Лейпцигом полегло 22 тысячи русских воинов.
10 декабря 1813 года император Александр I подписал указ о награждении Ивана Александровича Петина орденом Святого Георгия 4-й степени. Понятия «посмертного награждения» тогда еще не было — однако по какой-то неведомой нам причине оно было произведено… Весьма сомнительно, чтобы государь не знал о смерти гвардейского полковника.
Глава пятая