Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
— Повариха мне сказала, что дядя обучает воинов, что-то им рассказывает… Мог бы, кажется, хоть раз навестить, проведать, как мы живем… Совести у него нет!
— А я думаю, что Махсум его не пускает.
— Он Махсума не боится!
— Господи… — Только Ойша собралась вознести просьбу к богу о ниспослании беды Махсуму, как сверкнула молния и загрохотал гром.
Обе женщины в страхе пробормотали слова молитвы и поплевали, как полагается в таких случаях, на свои воротники.
— Наверное, сейчас ливень пойдет, — сказала Ойша.
— Вот и хорошо! Весной нужен ливень.
Вскоре дождь забарабанил по крыше, застучал в дверь. При свете тридцатилинейной лампы Раджаб-биби что-то шила, Ойша вышивала. Обе женщины грустно молчали, думая о своем.
В последнее время Ойша совсем охладела к Махсуму, минутами он даже внушал ей отвращение; она не могла простить ему лжи о Кариме, и чем дальше шло время, тем больше тосковала она по бывшему своему жениху. Мысленно она каялась перед ним, просила прощения, говорила, что у нее не было выхода. Она слабая, беззащитная женщина, что ей было делать?
Таясь от матери, Ойша потихоньку плакала. Видела она, что и мать страдает. Раджаб-биби уже не верила лживым обещаниям Асада Махсума помириться с Хайдаркулом. Иногда она порывалась попросить кого-нибудь, чтобы привели к ней брата… Или думала пойти к нему, упасть в ноги и просить прощения. Но не решалась ни на то, ни на другое, боялась Махсума, боялась за дочь; если бы он узнал о ее намерениях, несдобровать им обеим.
Дождь прошел. Раджаб-биби клонило ко сну.
— Пойду лягу, — сказала она. — Видно, и сегодня Махсум поздно придет. Иди и ты спать.
— Да, мамочка, — позевывая, сказала Ойша.
Она встала и проводила мать до ее комнаты. Потом, открыв дверь во двор, глотнула свежего после дождя воздуха и, раздевшись, легла в постель. Но сна не было. Мрачные мысли одолевали ее. Она думала о своей злосчастной судьбе: о потерянном для нее Кариме, о лжи и коварстве Мах-сума… Кто она для него? Живая кукла, ребенок, с которым приятно поиграть. Проведет с ней часок, а в остальное время и не вспомнит… Каждое его слово о тоске по ней, о любви — ложь! Разве настоящая любовь может так быстро остыть? А ведь Ойша хороша по-прежнему, она все еще выглядит молодой девушкой… Да, его любовь — короткое увлечение и самообман!.. Ох, хоть бы Махсума скорее бог прибрал… и она и мать вздохнули бы свободно, вернулись в Гиждуван, в свой дом. Какая бы это была радостная весна! Конечно, Карим не вернет ей свою попранную любовь, он оскорблен и обижен. Но лишь бы он был здоров и счастлив! А она никогда не перестанет любить его, даже разлученная с ним навек!
Ее мысли прервал торопливо вошедший в комнату Махсум.
— Вставай, — сказал он еще у дверей. — Разбуди мать, сложишь все самое необходимое из вещей… Мы уезжаем… Поторопись, через полчаса должны выехать!
— Куда? — растерянно спросила Ойша, поднимаясь с постели.
— В Гиждуван, — назвал Махсум первое пришедшее в голову место. — Бери самое необходимое, не перегружайся… Золотые украшения, пару платьев… Все самое ценное.
Ойша догадалась, что Гиждуван придуман с ходу, что Махсум, как всегда, обманывает ее. А по его торопливости и растерянности она поняла, что ему плохо пришлось и он вынужден бежать, что их ждут скитания.
— Мы никуда не поедем, — твердо и спокойно сказала Ойша. — Мы останемся здесь, а вы возвращайтесь сюда!
Махсум посмотрел на нее как безумный, не поверил своим ушам: неужели это сказала его покорная жена!
— Что, что ты болтаешь? — грозно зарычал он. — Что ты без меня делать будешь?
— Ничего особенного… За нас не беспокойтесь.
— Ты что, серьезно говоришь или шутишь?
— Почему шучу, кто я, чтобы шутить так, и с кем?! — сказала Ойша, присев на край кровати. — Я ведь только ничего не стоящая игрушка.
— Сейчас не время кокетничать и ломаться, — прорычал Махсум, — на нас прут басмачи, нужно поскорее смыться.
— Что тут делать басмачам?..
Никуда я не поеду.
— Ойша! — свирепо крикнул Махсум. — Не выводи меня из терпения!.. А, чтоб тебя!.. — выругался он.
Крик и ругань Махсума услыхала спавшая в соседней комнате Раджаб-биби. Сон как рукой сняло, она быстро встала с постели, испуганно ожидая, что дальше будет.
Ойша между тем все так же спокойно сказала:
— Зачем кричать — охрипнете!
Махсум был вне себя от ярости. Ойша, покорная ему во всем Ойша, — и вдруг такое упрямство! Да еще в столь трудную, ужасную минуту! Это непостижимо, она безумна! Нет, это хуже, чем безумие, это измена. Да, измена мужу! Это заговор против него! В бешенстве он скрежетал зубами. Глаза налились кровью.
— Хорошо же! Так не хочешь
Он снял с гвоздя нагайку с ручкой черного дерева и шагнул к Ойше.
— Встань, дрянь!
— Нет, нет, нет! — крикнула Ойша, но свист нагайки заглушил ее голос.
Махсум хлестал изо всех сил, приговаривая: «Вставай, вставай, вставай!» Удары падали на спину, плечи, руки плачущей Ойши. Раджаб-биби не выдержала, вбежала в комнату и, бросившись к дочери, приняла на себя удары. Теперь рыдали в голос обе женщины Махсум перестал хлестать.
— Будешь ты собираться или нет? — снова крикнул он. За Ойшу ответила мать.
— Будет, дорогой Махсум, вот сейчас она.
— Проклятые, неблагодарные! — Махсум задыхался от ярости. — Знай, что, если ты сейчас же не соберешь свои вещи, я увезу тебя в чем есть, полураздетую, босую… Только твои труп вырвать из моих рук, живой ты от меня не уйдешь!
Вдруг из сада донеслись звуки выстрелов Махсум бросил нагайку и схватил маузер.
— А! Эти негодяи уже тут!
Он стремительно выбежал во двор. Ему навстречу шел вконец растерянный Исмат-джан.
— Заключенные — бормотал он. — Заключенные проломали стену и удрали…
— Хайдаркул? Сайд? А где ваши были, ишаки! Что теперь?
— Окилов с людьми бросились за ними в погоню. Я же пошел доложить вам…
— Займитесь пока этими бабами да соберут свои пожитки, впихните их в фаэтон. На подмогу возьмите джигитов и прямиком, безостановочно гоните по направлению к Гиждувану!