Дверь Ноября
Шрифт:
А на третий день после обеда приехал майор.
Димка с ним уже однажды разговаривал – ещё до больницы, тот вместе с папкой заезжал к школе. Майор в тот раз Димку очень внимательно выслушал, задал несколько вопросов – точно ли танк был именно такой, какого цвета был немецкий «тигр», что за голос с Димкой говорил… И тогда, глядя, как этот майор слушает его, Димкин, рассказ – без удивления! – Димка как-то поверил, что всё будет хорошо.
Но ведь «хорошо» – не вышло! Вышли мамины слёзы, поездка в больницу, разговор с доктором… и известие,
А ещё очень старался, сжимая в кулаке мятый коробок, не обращать внимания, что мир снова дал трещину, которая прошла строго по самому Димке. Поэтому он сидел ровно, дышал тихо и старался не шевелиться лишний раз. Чтобы не почувствовать снова, как встаёт, оставаясь на месте.
Это уже было! Димка вспомнил – тот самый голос в шлемофоне, дрожь мотора, пустой танк и… неподъёмный снаряд в руках. Тогда мир тоже вот так треснул пополам, и Димка сделал то, что не мог сделать физически. Во всё это не верили ни мама, ни доктор, а один только майор КГБ – но от его веры, честно говоря, было только хуже.
«А если это всё-таки… шиза?!»
Майор, ничего не замечая, задал пару глупо-благожелательных вопросов из серии «как жизнь молодая?» – на что Димка ответил так же глупо-оптимистично (дядька был из КГБ… и отвечать честно Димка постеснялся). После чего майор вручил ему пакет мандаринов, стойко ассоциировавшихся с Новым годом и оттого в мае совершенно абсурдных… и утопал общаться с доктором, который, к несчастью, был на месте. Именно «к несчастью», потому что говорили они на повышенных тонах, и доктор после этого полдня куда-то названивал, отменил «беседу на сегодня», а потом…
А потом взялся за Димку всерьёз.
Случись первый «разговор по душам» до визита майора, Димка бы даже слушать доктора не стал. Но теперь…
А доктор безжалостно и быстро обрисовал ситуацию такой, какая она есть на самом деле: Димкин рассказ противоречив и абсурден, и никто его подтвердить не может («Майор? Какой майор? Забудь, тебя это не касается, ничего он не подтвердил!»); танк стоит на постаменте, как ни в чём не бывало; где Димка пропадал четверо суток – неизвестно. И Димка, конечно же, может быть убеждён, что всё случилось с ним взаправду, но всё-таки… если хотя бы теоретически допустить мысль… где же всё это время он мог быть? Заблудился в лесу? Прятался в городе?
Не зря, ой, не зря папка назвал тогда доктора «мозголомом».
И после каждой беседы Димка с полчаса сидел, пожираемый сомнениями: а вдруг прав доктор? И этот ужас раз за разом заставлял мир трескаться, и Димке всё сложнее было стянуть потом трещину обратно и сделать вид, что ничего не было.
Он мог бы, конечно, сунуть доктору под нос святящуюся янтарную капельку, но… она же ничего не доказывала никому, кроме самого Димки, который нутром чуял, что с неё-то, найденной по дороге, всё началось…
«Ты
А Димка сидел тихой мышью напротив доктора и старался не смотреть на свои руки, которые то и дело норовили сжаться в кулаки… и одновременно с этим неподвижно лежали на коленях.
«Ты тут себе первый враг…»
Трещина бежит по миру, вонзаясь всё глубже.
«…и первый помощник».
Глава 4. Паутина улиц
– А точно не вышло? Как ты это понял? Может, ещё раз попробовать? – Янка всё тормошила Тота, пытаясь получить от него внятный ответ.
Они снова сидели в трамвае. Искра архэ лежала в ладони Тота, совсем не похожая на то солнце, которым была, когда Тот произносил странные слова – заклинание ли, молитву, просьбу? Янка вертелась, забыв про усталость, расспрашивала, но Тот отмалчивался, спрятавшись глубоко под капюшоном.
Наконец Янка сердито выдохнула и полезла в сумку – заесть непонятные неприятности прихваченным из дома сникерсом. Посмотрела на Тота ещё раз, поджала губы и сунула второй батончик ему в руки:
– Бери, пока я добрая.
Тот оживился, зубами надорвал обёртку и тут же откусил. Не успев ещё толком прожевать, неразборчиво ответил сразу на всё:
– Ешли ш первого ража не вышло, не получится. Я жнаю.
– Аш-ш… А что ты пытался сделать-то?
Тот откусил ещё, прожевал и вдруг спросил:
– Помнишь того мужика, которого я вместе с тобой выводил?
Янка неопределённо кивнула: факт наличия она помнила, и ещё чёрный шарф, а вот в лицо…
– В общем, он… Он принадлежит Ноябрю.
– Это как?
– Ну… он никому не нужен. Его ничего не держит в мире, и он соскальзывает в Ноябрь, понимаешь? – Тот сделал паузу на ещё один укус. – Его выбрасывает сюда – само Мироздание, равнодушие людей вокруг, он сам… Не знаю. За ненадобностью.
– Так, подожди… А при чём здесь равнодушие и «за ненадобностью»?
Тот вздохнул – он был явно не в настроении читать лекцию.
– При том, что это Ноябрь. Всё, что не нужно, забыто, выброшено из жизни – то, что когда-то было важным, значимым… живым – всё это попадает сюда. – Он помолчал, но по выразительному взгляду Янки понял, что объяснение надо всё-таки расширить: – Ну, вещи, дома… Особенно дома. В зданиях есть особая сила, понимаешь? Отблеск силы тех, кто в них живёт. Которая делает здание тем самым настоящим домом… И обрекает проваливаться сюда, в Ноябрь. Ноябрь – это чулан, чердак и свалка мира.