Дверь с той стороны
Шрифт:
– Ах, господи! – сказал физик. – Ну, хорошо. Для того чтобы от модели перейти к кораблю, нам придется оперировать мощностью порядка… сейчас…
Он помолчал и назвал число.
– Это ведь несложно, капитан?
Капитан ответил не сразу. Он открыл рот и закрыл снова. И лишь после этого отрицательно покачал головой.
– Мы не обладаем и десятой долей этой мощности, – глухо проговорил он. – Это невозможно.
– Простите, что? – сказал физик. – Как это – невозможно?
– У нас неограниченный запас энергии. Но ведь вам не надо объяснять разницу между энергией и мощностью?
В мертвой тишине раздался негромкий свист Нарева.
– Значит, все зря, – резюмировал он.
Физик медленно, непроизвольно поднял ладони и закрыл ими лицо. Тишина зрела, как лавина, готовая обрушиться. В следующий миг Карачаров отнял руки.
– Что вы говорите, Нарев! – крикнул он. – Что – зря? Сделано открытие, а вы…
Он умолк, глядя на людей. Он не встретил ни одного взгляда: все разом опустили глаза.
– Это ведь наука, – пробормотал физик, глядя на чашку с так и не выпитым вином.
Вера вбежала с новой бутылкой и остановилась, пораженная тяжелым безмолвием.
– Не нужно. Уберите, – сухо сказал ей капитан.
Глава десятая
Ни капитан, ни инженер Рудик, на котором разочарования, кажется, нисколько не отразились, ни на ватт не ослабили освещение пассажирских палуб. И все же на борту стало как будто темнее. Может быть, потому, что люди перестали улыбаться.
Они сидели в каютах или шатались по саду, медленные и сумрачные. Внизу, в бывшей туристской палубе, приборы Карачарова понемногу покрывались тончайшим слоем пыли. Все кончилось, все было потеряно. Переход от надежды к безнадежности тяжелей перехода по бесплодной пустыне, хотя и совершается порой намного быстрее.
В этот поздний час Нарев мог ожидать всего, что угодно – только не того, что Мила окажется в его каюте. Она была одета кое-как – видно, уже ложилась, но какая-то мысль заставила ее вдруг прийти сюда. Может быть, она даже не понимала как следует, что делает – взгляд ее был отсутствующим, выражение лица – растерянным. Во всяком случае, так показалось путешественнику, который и сам растерялся.
– Садитесь, друг мой, садитесь…
– Я? Зачем? Ах, да… Нарев!
– Говорите, я вас слушаю.
– Что происходит? Что с нами станет?
– Не унывать, друг мой, только не унывать! Будем искать… мы найдем возможности.
Вряд ли смысл слов дошел до нее: она была слишком занята своими мыслями и даже не рассчитывала на ответ.
– Скажите – почему? – Выражение ее лица стало брезгливым. – Подумайте, это же страшно… Ах, что я… Разве такой костлявый урод, из одних углов, вечно растрепанный, небритый или недобрившийся, постоянно глядящий куда-то выше тебя – разве он в состоянии спасти нас?
Такая ненависть была в ее голосе, что Нарев опешил.
– Вы несправедливы, Мила. Он…
– Молчите! И он еще ходит с таким видом, словно не он нам, а мы ему нанесли смертельную обиду!
Нарев глядел в потолок. Потом, почувствовав требовательный взгляд женщины, перевел глаза на нее.
– Нарев… вы меня любите?
– Да, – ответил он без колебаний.
– Вы обещали: если никто другой не спасет, это сделаете вы. Сделаете это! Я… Вы будете для меня всем! – Она говорила горячо и, кажется, искренне, плакала и одновременно попыталась улыбнуться. – Я сумасшедшая баба, верно? Но я не могу без сына… Придумайте что-нибудь, Нарев, верните нас на Землю!
Нарев усадил ее. Не было времени раздумывать, прикидывать. Ему самому вовсе не хотелось спешить на Землю: были другие варианты, более интересные, а жизнь на корабле, как он убедился, во многих отношениях была лучше, чем земная. Далась им эта Земля, – подумал он не без досады. Но для Милы он мог решиться и на что-нибудь посерьезнее, чем простой нажим на капитана. Она хочет – что ж, он сделает все. Ей плохо без Земли – значит капитану придется лететь к Земле, хочет он того или не хочет.
– Я понял вас, – сказал он. – Верьте: не пройдет и нескольких дней, как мы уже будем на пути домой. А сейчас идите спать. Отдохнете, успокоитесь… И будьте уверены: я вас не подведу.
Мила, словно очнувшись, внимательно посмотрела на него, потом на себя, чуть покраснела, попыталась оправить туалет, улыбнулась – уже осмысленно, чуть иронически.
– Спасибо, – сказала она. – Я буду ждать.
Нарев кивнул, провожая ее к двери.
Он медлил, не начиная разговора: ожидал, пока Вера оставит их вдвоем. Но девушка, кажется, не собиралась. Нарев вопросительно посмотрел на администратора; сидевший в глубоком кресле администратор едва заметно покачал головой:
– Она может остаться. Как врач, – сказал он.
Нарев протяжно свистнул – мысленно, конечно.
– Хорошо. Администратор, я обращаюсь к вам, как к полноправному и полномочному представителю верховного органа Федерации…
Не так он начал, не так. Он обращался к администратору, а того здесь не было. Не было полномочного и полноправного представителя Совета Федерации: человек этот погиб много недель назад, пытаясь достичь Земли на катере. А здесь, в госпитальной каюте, находился человек среднего возраста – того возраста, когда об ушедших годах уже начинают сожалеть, когда организм все чаще напоминает, что он не вечен, и когда то, что происходит нынче с тобой или рядом с тобой ценится уже выше, чем все, что может произойти в будущем. Совсем с другим человеком разговаривал сейчас путешественник Нарев…
Карский не сказал этого вслух, лишь прикрыл на миг глаза. Потом перевел взгляд на Веру, ставшую так, чтобы он мог ее видеть, и едва заметно улыбнулся ей.
– …Вы представитель Совета и вам принадлежит право отдавать здесь, на борту корабля, приказы и распоряжения, обязательные для всех, включая капитана. Прав я, администратор, или в моих рассуждениях ошибка?
Карский с удовольствием не стал бы отвечать на этот вопрос. Но ответ возник рефлекторно, как если бы он был не человеком, а справочником, и кто-то запросил нужную информацию: