Дверь в Иной мир (сборник)
Шрифт:
Но прошло время, люди разных колоний утратили признаки общности, приспосабливаясь к условиям своих миров, они различались цветом кожи, ростом и телосложением, говорили на множестве различных языков. Они забыли о том, что когда-то были братьями, начали воевать между собой. Великая Золотая империя погрузилась в эпоху хаоса, когда жители колоний скатились в варварство, а звездолеты ржавели без дела, потому что никто не знал, как управлять ими.
И даже от самой Прародины осталась лишь легенда, которую пересказывают друг другу люди на бесчисленных, разбросанных по всей Галактике мирах.
Даже на
Слишком простой и изящный ответ. Империя и Прародина были всего лишь красивой сказкой. Те, кто верил в них и искал доказательства их существования, напоминали древних землян, убежденных в реальности Атлантиды.
Так что Лугач не мог происходить с Прародины, но мог родиться на любой из приблизительно двух десятков планет, где природные условия способствовали появлению такого своеобразного оттенка кожи, по крайней мере, у части населения. Однако этот вывод ничуть не облегчал задачу.
— Но землянин знает, откуда он родом, — заявил Чаттен.
Брюэр вопросительно посмотрел на него.
— Он говорил с Лугачем. Не на всеобщем языке, а на каком-то особенном.
— Это ничего не доказывает, — отмахнулся Брюэр. — Лугач ведь не ответил ему, правильно? Землянин мог заговорить на этом языке просто на удачу. — Он покачал головой. — Сомневаюсь, что Лугач знает этот язык. Даже его имя вытатуировано на всеобщем. Думаю, тот, кто это сделал, хотел, чтобы Лугачу не пришлось привыкать к новому имени всякий раз, когда он окажется в новом окружении.
— Самое удобное место, чтобы написать его, — заметил Чаттен. — На тыльной стороне кисти. И как примечательно, что он сидит здесь уже целый час, уставившись на свои руки.
— А на что ему еще смотреть? — рассмеялся Брюэр. — Джо, у вас слишком богатое воображение. Вам нужно заняться цирковым делом.
— О нет! — вмешалась Бетта на удивление резким тоном. — Джо — прирожденный звездный бродяга.
— Был раньше, — уточнил Чаттен. — Одному богу известно, кто я такой теперь. Там, куда мы летим, наверняка есть Палата космолетчиков.
— Что ж, мы готовы подтвердить им ваши слова, — заверил его Брюэр. — У вас не должно возникнуть трудностей.
— Надеюсь, — без особого энтузиазма ответил Чаттен.
Бетта вычеркнула из маршрута еще два названия, и Брюэр взревел от негодования. Они опять начали препираться. Чаттен вновь посмотрел на серебристую паутину на темном лице Аугача. Она напоминала обычную татуировку, но все-таки чем-то отличалась. Она также походила на старые, давно зажившие крохотные шрамы, но отличалась и от них. Она выглядела как таинственное послание, замысловатый рисунок — ну хорошо, она могла оказаться чем угодно, тем, что вы сами захотите в ней увидеть. Мысли Чаттена вернулись к старинной легенде.
Лугач по-прежнему сидел и смотрел на свои руки.
Чаттен вздохнул. Старинные сказки. Мечты и фантазии. Ничего больше.
И
Что ж, всему этому есть простое объяснение. Землянин — тоже сумасшедший. Все правильно, это было заметно по его лицу. Человек явно одержим навязчивой идеей. Что бы он ни думал о Лугаче, во что бы ни верил — это вовсе не обязательно правда.
И лучшее, что можно сделать, — просто забыть обо всем этом.
Ведь так просто — взять и забыть. Чаттен все еще был беспомощен, как котенок, так что ему оставалось только прикрыть глаза. Голоса Бетты Брюэр и ее отца стали отдаляться, слившись с размеренным гудением генераторов «Веселого Эндрю» и едва различимым металлическим поскрипыванием и потрескиванием самого корабля.
Немногочисленные, принадлежавшие цирку животные размещались в центральном грузовом трюме, и из вентиляционной трубы иногда доносилось их сонное ворчание, а также случайные вспышки недовольства или ярости. Члены труппы непрерывно сновали по жилому отсеку — двадцать два человека, включая повара и его помощника, дрессировщика и его ассистента, подсобных рабочих и артистов, но не считая корабельной команды, обитавшей на верхней палубе.
Артисты, как заметили Чаттен, либо были совсем юными, только начинающими карьеру, либо, наоборот, пожилыми и карьеру заканчивающими, либо людьми средних лет, смирившимися с фактом, что уже никуда не уйдут отсюда. Они превратили жилой отсек в некое подобие многоквартирного дома, заселенного детьми разного возраста и цвета кожи. В коридорах постоянно раздавались шум голосов и топот ног, а также звуки самой разнообразной музыки.
«Не такая уж и плохая жизнь, — сонно подумал Чаттен, — если у тебя нет особых амбиций и ты не боишься однажды разориться». Однако сам он хотел лишь поскорей вернуться на «Феб» и проснуться на своей старой привычной койке.
Неожиданно кто-то вскрикнул — пронзительным, полоснувшим по нервам, до смерти испуганным голосом.
Чаттен резко выпрямился, так что потревожил рану и едва не потерял сознание от боли. Бетта тоже вскочила и побледнела как мел. Брюэр выругался, со смешанным выражением испуга и недовольства, и посмотрел на дверь в коридор.
— Черт возьми, что там происходит? — потрясенно пробормотал Чаттен.
— Боюсь, что это Прик, — ответила Бетта.
— Прик?
Чаттен уже познакомился с этим пухлым маленьким мин-таканцем, с кожей цвета сливочного масла. Он выступал с номером чтения мыслей и был добродушен и ленив, словно сытый ребенок. Чаттен поднялся на ноги, поморщившись от боли, и кинулся к двери:
— Нужно посмотреть, что с ним случилось. Может быть, это звери…
— Нет, — остановила его Бетта. — Все не так просто, как хотелось бы. Дело в том, что Прик — настоящий телепат.
— Как и большинство людей его расы, — заметил Чаттен, все еще встревоженный ужасом, прозвучавшим в этом крике. — Не представляю, что с ним могло случиться.
Он снова направился к двери.
В коридоре послышались шаги бегущего человека, мелкие, но тяжелые, и через мгновение в дверь влетел Прик. Его золотистая кожа посерела, вьющиеся каштановые волосы прилипли ко лбу, мокрому от пота. Обычно сонные глаза были теперь широко раскрыты, как у испуганного оленя.